Восстание последнего самурая. Восстание сайго такамори. Интересные факты о съемках The last Samurai

Нет единого рецепта модернизации. Каждая страна действует на свой лад. Япония в 1860-е вырвалась из застоя, вернув власть императору.

8 июля 1853 года на рейде бухты Суруга, к югу от административной столицы Японии, города Эдо (ныне Токио), неожиданно появилась американская военная эскадра коммодора Мэтью Перри, в составе которой было два паровых фрегата. Японцы сразу окрестили невиданные махины «черными кораблями» (корофунэ) за смоляные борта и облака дыма, поднимающиеся из труб. Дюжина предупредительных орудийных выстрелов продемонстрировала островитянам, что американцы шутить не намерены. Шлюпка доставила Перри и его матросов на берег…

Для Японии это было событием экстраординарным — 200 лет нога иностранца не ступала на ее землю. Лишь на маленьком островке Дэсима в бухте Нагасаки заморским купцам разрешалось открывать фактории, да и то только голландским и китайским. Перри вез с собой послание американского президента Милларда Филмора императору Японии Комэю, в котором тому настоятельно рекомендовалось установить дипломатические отношения с США. В случае если японцы не пойдут на переговоры, коммодор был уполномочен начать бомбардировку Эдо.

Принуждение к дружбе

Японская сторона попросила время на обдумывание предложения (а по сути ультиматума) американцев. Те согласились, предупредив, что вернутся через несколько месяцев и, если Япония станет упорствовать, начнут полномасштабные боевые действия. Война не сулила Стране восходящего солнца ничего хорошего — еще свежа была на Дальнем Востоке память о сокрушительном поражении, которое нанесли англичане огромной Китайской империи в первой «опиумной войне» (1840- 1842). Поэтому, когда 13 февраля 1854 года корабли Перри вновь появились в бухте Суруга, японцы проявили сговорчивость и 31 марта в местечке Иокогама был подписан так называемый Канагавский (по названию княжества) договор. Америка получила режим наибольшего благоприятствования в торговле, для ее кораблей Япония открыла несколько портов, в которых были учреждены американские консульства.

Большинство японцев соглашение, навязанное «заморскими дьяволами», или «варварами», встретили в штыки. Недовольство было направлено не столько на императора Комэя, обладавшего лишь номинальной властью, сколько на сёгуна Иэсаду, настоящего правителя Хонтё — Божественной страны.

Воины, лишенные войны

Сёгунат представлял собой уникальный социальный институт, нигде кроме Японии не встречавшийся. По сути это была наследственная военная диктатура. Политическая власть в стране принадлежала наиболее сильному в данный исторический период аристократическому клану, который выбирал из своих рядов «главнокомандующего» — сёгуна. Он вместе с бакуфу («ставкой»), выполнявшей роль правительства, и правил Японией. Власть свою он, как правило, передавал по наследству. Основание под такую практику подводилось следующее: император — сын богини солнца Аматэрасу — фигура священная, и потому он не должен опускаться до мирских забот.

В 1603 году власть в Японии захватил клан Токугава. Он опирался на часть крупных феодалов (фудай даймё). Остальных же феодалов — даймё, которые в эту группу не входили, Токугава жестко контролировал. В частности, они обязаны были оставлять в Эдо кого-то из ближайших родственников в качестве заложника (система санкин котай) и раз в два года проводить несколько месяцев со своим двором в Эдо или его окрестностях. Долгое время власть Токугавы оставалась незыблемой, но с середины XVIII века режим стал стремительно терять поддержку военного (самурайского) сословия. После того как с воцарением Токугавы прекратились междоусобные войны, большинство самураев (а это 5% населения) остались не у дел. Кто-то занялся торговлей или ремеслом (тщательно скрывая свое самурайское происхождение, поскольку такое «падение» считалось позором), но очень многие превратились в ронинов («бродяг»), то есть в воинов, потерявших сюзерена, а значит, и лишившихся средств к существованию. К середине XVIII века ронинов насчитывалось более 400 000. Они промышляли разбоем, заказными убийствами, организовывали заговоры, становились во главе крестьянских восстаний — в общем, представляли собой дестабилизирующий элемент. Феодалы-даймё пытались бороться с маргинализацией военного сословия, но у них просто не хватало на это средств. Обязанность подолгу оставаться вместе с двором в Эдо выливалась в гигантские расходы, достигавшие зачастую 90% годового дохода феодала. Так что содержать он мог лишь небольшое число самураев, да и тем приходилось постоянно уменьшать рисовый паек (эквивалент жалованья). Недовольны были все — и самураи, и феодалы, не входившие в ближайшее окружение сёгуна. В этих условиях оказалась востребованной идея реставрации императорской власти, то есть передачи управления страной в руки микадо, как это было в «старые добрые времена». Вызрела она в среде императорских придворных, кугэ, и нашла отклик не только у представителей высших сословий, но и у задавленных податями крестьян. Им приходилось отдавать до 70% урожая, и это не считая налогов на двери, окна, ткани, детей женского пола и т. п. Чтобы все заплатить, деревенские жители вынуждены были брать деньги в долг, и в результате очень многие оказались в кабале у ростовщиков и торговцев. Но и эту категорию, в руках которой было сосредоточено до 60% богатств страны, режим не устраивал. В окостенелой системе эпохи Токугава «денежные мешки» занимали одну из нижних ступеней на социальной лестнице. Им запрещалось носить имена, хотя бы отдаленно напоминающие княжеские, селиться в районах, где проживали самураи, носить богатые одежды и т. п.

Долой сёгуна

В Японии середины XIX века недоволен властями был чуть ли не каждый третий. Заключение неравноправного договора с Америкой значительная часть населения расценила как свидетельство полной несостоятельности сёгуната Токугавы. Но поделать с этим сёгун Иэсада и председатель бакуфу Ии Наосукэ ничего не могли: занять жесткую позицию по отношению к Западу было бы чистым самоубийством, что продемонстрировала начавшаяся в 1856 году вторая «опиумная война», в которой Китай потерпел сокрушительное поражение. «Публика, — писал Ии Наосукэ, — считает храбрецами тех, кто громко кричит об изгнании иностранцев, и трусами тех, кто стоит за мир. На мой взгляд, храбрость кричащих о войне без всякой надежды на победу можно сравнить только с храбростью диких кабанов и тигров, свирепость которых проистекает скорее из страха, чем из настоящей храбрости». В 1858 году бакуфу пришлось заключить еще несколько неравноправных договоров, получивших название Ансейских. По ним Япония теряла право самостоятельно менять размер пошлин на ввозимые товары, а также судить по своим законам иностранцев (это стало прерогативой консула соответствующей страны), совершивших преступление на ее территории.

На сей раз одним недовольством дело не обошлось. Начались поджоги домов сёгунских чиновников и купцов, ведущих торговлю с иностранцами. 24 марта 1860 года прямо у ворот Сакурада (сёгунского замка в Эдо) самураи из княжества Мито напали на кортеж Ии Наосукэ и отсекли регенту голову. Ее пришлось пришить к туловищу — иначе позора было не избежать (хоронить без головы можно было только преступников). За этим последовала серия убийств «длинноносых», то есть европейцев, так что дело чуть было не дошло до войны с Англией. В 1862 году оппозиция перешла к более масштабным действиям. Так, в Киото, где находился дворец императора, вошел тысячный отряд самураев из княжества Сацума, потребовавший отречения сёгуна и передачи власти микадо. Но во всеобщее восстание это выступление не вылилось, поскольку командиры отряда не проявили решимости и в конце концов вывели самураев из города. Страна явно балансировала на грани гражданской войны. Первое столкновение войск сёгуна с повстанцами произошло в 1863 году в том же Киото, куда явился отряд самураев из мятежного княжества Тёсю. Он был разбит. После этого наступило относительное затишье, продлившееся до 1866 года.

Во главе партии, противостоявшей Токугаве, стояли аристократы-кугэ, непосредственное же руководство восставшими, среди которых было много крестьян, осуществляли самураи южных княжеств Сацумы, Тёсю и Тосы, испокон веков враждовавших с домом Токугава. Кормили и вооружали оппозиционеров торговцы и ростовщики. На флагах восставших был начертан девиз: «Почитание императора и изгнание варваров!» Последний тезис вовсе не означал, что противники Токугавы все как один выступали за полное прекращение контактов с внешним миром. Вопрос ставился иначе: каковы пределы уступок Западу? Лидеры восставших прекрасно понимали, что политика изоляционизма губительна для страны, что Японии необходима модернизация, в ходе которой следует в максимальной степени использовать опыт Запада. В частности, среди самураев было немало людей образованных, интересовавшихся западными достижениями в области военного искусства. Они создавали отряды кихэйтай («необычных солдат»), в основном из крестьян и горожан, обученных ведению боя на европейский манер. Эти отряды и стали впоследствии ядром японских регулярных вооруженных сил.

Пока противники режима действовали каждый на свой страх и риск, армия сёгуна легко с ними справлялась, но когда в 1866 году южные княжества Сацума и Тёсю заключили военный союз, войска Токугавы стали терпеть одно поражение за другим. Ко всему прочему в июле сёгун Иэмоти скончался.

Жертва токугавы — ёсинобу

Его преемник Ёсинобу оказался более ответственным политиком. Дабы страна не погрузилась еще глубже в пучину гражданской войны, он остановил боевые действия и попытался договориться с оппозицией, но та заняла жесткую позицию — власть должна перейти к императору. И тогда Ёсинобу совершил поистине рыцарский поступок —15 октября 1867 года отказался от полномочий сёгуна. «В настоящее время, — писал он, объясняя сторонникам свое решение, — по мере того как наши отношения с внешним миром все более и более развиваются, государство может распасться на составные части, если не будет управляться единой центральной властью. Поэтому необходимо изменить старый порядок вещей, вернуть суверенную власть императору, широко развить деятельность совещательных учреждений, добиться, чтобы решения по вопросам политики принимались императором при поддержке всего народа, и тогда Японская империя будет в состоянии поддержать свое достоинство и положение среди других государств мира».

3 февраля 1868 года отречение Ёсинобу было официально утверждено микадо в «Манифесте о реставрации императорской власти». Однако император сохранил за последним сёгуном все вотчины и уполномочил его руководить правительством, пока не будет решен вопрос о новой системе власти. Это не устроило многих радикалов. В Киото собралась целая армия решительно настроенных феодалов и самураев, во главе которых встал герой почти всех сражений с войсками сёгуна Сайго Такамори. Лозунг недовольных был простой: лишение бывшего сёгуна всякой власти, передача императору всех земель клана Токугава, а также казны бакуфу. Оскорбленный и униженный Ёсинобу вынужден был покинуть город и перебраться в Осаку. По весне он двинул свою армию на Киото. Решающая битва состоялась недалеко от Осаки и продолжалась четыре дня. Несмотря на то что силы сёгуна в три раза превосходили по численности армию сторонников императора, Ёсинобу потерпел поражение. Его воины были вооружены старыми фитильными ружьями, скорострельность которых была в десять раз ниже, чем у винтовок Спенсера, из которых вели огонь солдаты противника. Ёсинобу бежал в Эдо, но в конце концов решил сдаться. Его отправили в родовой замок Сидзуока на востоке Японии, который бывшему сёгуну было запрещено покидать. Впоследствии запрет был снят, Ёсинобу вернули небольшую часть бывших владений, дававших приличный доход. Остаток жизни он провел в маленьком городке Нумадзу на побережье залива Суруга, выращивая чай, охотясь на кабанов и занимаясь фотографией.

Еще полтора года у властей ушло на подавление небольших очагов сопротивления сторонников Токугавы на северо-западе страны, но к маю 1869-го вся Япония признала власть императора. События 1867-1869 годов получили в истории название Мэйдзи исин (реставрация Мэйдзи). Мэйдзи («просвещенное правление») — девиз правления занявшего трон в 1867 году, то есть в самый разгар описываемых событий, юного императора Муцухито, на долю которого выпала нелегкая миссия модернизации страны.

Преданные императором

Она началась с учреждения в июне 1868 года нового центрального органа управления, заменившего бакуфу, — палаты большого государственного совета, разделенного на три сектора: законодательный, исполнительный и консультативный. Кандидатов в него из числа кугэ, феодалов-даймё и самураев, принимавших активное участие в свержении сёгуната, выдвигали кланы, а император их утверждал. При этом феодалы, хоть и признавали власть императора и госсовета, по сути оставались полноправными хозяевами в своих вотчинах, что было чревато новыми междоусобицами. И в 1868 году Муцухито предложил даймё добровольно вернуть земли императору, которому они якобы принадлежали в незапамятные времена. Взамен князьям выплачивалась компенсация, назначался хороший годовой оклад, а также предоставлялось право занять пост наследственного губернатора в бывшем своем владении. Иными словами, они практически ничего не теряли, но избавлялись от необходимости нести расходы по управлению княжеством, а также выплачивать содержание самураям (эту нагрузку взяло на себя государство). Кроме того, князьям теперь не нужно было тратить силы на борьбу с бандами самураев-ронинов, не пожелавших после войны вернуться к мирной жизни, — теперь это тоже становилось заботой правительства. И большинство даймё согласились с предложением императора.

Однако меньше чем через три года Муцухито сделал еще более решительный шаг, окончательно подорвавший позиции феодалов. 29 августа 1871 года вышел указ о ликвидации княжеств. Вместо них в стране создавалось 75 префектур во главе с чиновниками, назначаемыми императором. Так в Японии остался один хозяин. Эта реформа произвела эффект разорвавшейся бомбы, она даже получила название второй революции Мэйдзи. За ней практически сразу последовала третья: было отменено многовековое разделение общества на четыре сословия: самураев, крестьян, ремесленников и купцов, границы между которыми оставались практически непроницаемыми. Вводилось другое деление: высшее дворянство (кадзоку), дворянство (сидзоку), к которому были отнесены самураи, и остальное население (хэймин). Все сословия объявлялись равными перед законом, снимался запрет на заключение межсословных браков, ограничения на выбор профессии и на передвижение по стране (в эпоху Токугава далеко не каждый мог по собственному желанию покинуть земли своего князя), а простолюдины получили право иметь фамилию. Также японцам теперь разрешалось носить прически, какие им нравились. В Стране восходящего солнца прически были маркерами социального статуса. Теперь брить лоб и иметь пучок волос на макушке, как это было предписано самураям, мог каждый, что больно задевало гордое военное сословие. Народ даже обыграл эту «причесочную» реформу в шуточных куплетах. «Постучишь по выбритому лбу (то есть самурайскому) — услышишь музыку прежних времен. Постучишь по голове со свободно ниспадающими волосами (прическа ронинов) — услышишь музыку реставрации императорской власти. Постучишь по подстриженной голове — услышишь музыку цивилизации».

Обратная волна

Для японцев, привыкших воспринимать мир строго иерархически, сословная реформа оказалась сильным потрясением и сыграла не последнюю роль в формировании самурайской оппозиции, считавшей преобразования Мэйдзи слишком радикальными. Недовольство военного сословия, фактически приведшего Муцухито к власти, вызвали первые же шаги новой администрации. 14 марта 1868 года император, выступая перед князьями в киотском дворце Госё, подчеркнул, что для процветания страны готов «собирать знания по всему миру». Сие означало, что «заморские дьяволы» не будут, как было обещано самураям, изгнаны. Многие вояки восприняли это как измену делу, за которое они боролись. Притом что Муцухито отнюдь не форсировал процесс вестернизации, дух предпринимательства и западного индивидуализма, постепенно проникавший в Японию, шел вразрез с самурайским кодексом чести и потому военным сословием отторгался. Главное же — эта ничего не производящая социальная группа, в конце эпохи сёгуната еще как-то находившая себе применение, с появлением регулярной армии (1873) и введением всеобщей воинской повинности оказалась не у дел. Кто-то, смирившись с неизбежностью, становился чиновником, учителем или торговцем, но большинство не мыслили себя никем другим, кроме как воинами. Определенные надежды самураи связывали с планировавшимся «силовыми» министрами (Сайго Такамори и Итагаки Тайсукэ) захватом Кореи. Война дала бы им возможность продемонстрировать обществу свою полезность, к тому же они рассчитывали получить на завоеванных территориях земельные владения. И когда в 1874-м правительство отказалось от этого похода (только что созданная японская регулярная армия была еще слишком слаба, чтобы страна могла позволить себе поссориться с Китаем, считавшим Корею своим вассалом), большинство самураев восприняли это как личное оскорбление. Чашу их терпения переполнил вышедший 28 марта 1876 года указ, запрещавший дворянам носить оружие. В тот же год самураев лишили государственных пенсий. Взамен им выдали единовременную компенсацию в виде банковских облигаций со сроком погашения от 5 до 14 лет. Но прожить на эти выплаты было невозможно. По стране прокатилась волна самурайских восстаний. 24 октября 1876 года отряд «Симпурэн» («Лига Камикадзе», или «Союз Божественного Ветра») поднял мятеж в Кумамото на острове Кюсю. Около 200 человек захватили телеграф и префектуру. Пленных не брали, и от мечей, «карающих по воле Неба», погибли 300 человек, в том числе и губернатор провинции. Однако у восставших не было огнестрельного оружия, и правительственные войска быстро с ними справились. Большинство самураев сделали себе сэппуку. Почти сразу за этим вспыхнуло восстание еще в одном городе на острове Кюсю — Фукуока. Мятежники, называвшие себя «армией смертников за страну», не питали иллюзий по поводу исхода. Более того, они отдавали себе отчет в том, что Японии нужна вестернизация, но жить при новом порядке не хотели.

Самое же крупное так называемое Великое Сацумское восстание, ставшее для страны серьезным потрясением, вспыхнуло годом позже, в 1877-м. Руководил им уже упоминавшийся Сайго Такамори, послуживший прототипом князя Кацумото в фильме Эдварда Цвика «Последний самурай».

Приметы благородства

Сотрудник английской миссии в Эдо (Токио) Алджернон Митфорд набросал этот портрет молодого императора Муцухито после первой встречи с ним в 1868 году: «В то время это был высокий юноша с ясными глазами и чистой кожей; его манера держаться была очень благородной, что весьма подходило наследнику династии, которая старше любой монархии на земном шаре. На нем были белая накидка и длинные пузырящиеся штаны из темно-красного шелка, которые волочились по полу наподобие шлейфа у придворной дамы. Его прическа была такой же, как и у его придворных, но ее венчал длинный жесткий и плоский плюмаж из черной проволочной ткани. Я называю это плюмажем за неимением лучшего слова, но на самом деле он не имел никакого отношения к перьям. Его брови были сбриты и нарисованы высоко на лбу; его щеки были нарумянены, а губы напомажены красным и золотым. Зубы были начернены. Чтобы выглядеть благородно при таком изменении природной внешности, не требовалось особых усилий, но и отрицать в нем наличие голубой крови было бы невозможно».

Прощенный мятежник

Сайго Такамори принадлежал к обедневшему самурайскому роду из княжества Сацума. Он принял самое активное участие в Мэйдзи исин и в 1864-м стал командиром военного контингента Сацумы в Киото. Блестящий военачальник Сайго был произведен в маршалы и занял сразу несколько важнейших постов: военного министра, главного государственного советника, командующего императорской армией. С 1871 по 1873 год, когда большинство министров находились в поездке по странам Запада, Сайго фактически выполнял роль председателя правительства. Однако чем дальше, тем больше его позиция расходилась с политикой микадо. Такамори считал, что Япония идет на поводу у Запада, что она теряет национальную идентичность. А когда кабинет отказался от плана аннексировать Корею, Такамори вышел в отставку и поселился в своем родном городе Кагосиме, на юге Японии. Постепенно к нему стали стекаться самураи, не желавшие сотрудничать с властями. Сайго организовал школу, где они изучали Кодекс Бусидо, философию, каллиграфию, боевые искусства и стихосложение.

Правительство крайне подозрительно отнеслось к этой затее (как-никак число учеников школы превышало 10 000) и решило от греха подальше тайно вывезти из Кагосимы арсенал. Но самураи отбили его. Сам сэнсэй об этой акции ничего не знал и не имел намерений вступать в конфликт с правительством, но случившееся делало войну неизбежной. 17 февраля 1877 года армия Такамори (около 14 000 человек) двинулась на север, к Токио (так с 1868 года стал называться Эдо). На штандартах восставших было начертано: «Почитать добродетель! Сменить правительство!» Фигура микадо для самураев оставалась священной, и выступали они только против его окружения.

По пути Такамори попытался взять хорошо укреп ленный замок Кумамото — ключевой пункт на острове Кюсю. Гарнизон крепости упорно сопротивлялся, восставшие теряли время и несли огромные потери. Правительство отправило на помощь осажденным 46-тысячный корпус под командованием принца Арисугавы (бывшего соратника Сайго) и генерала Ямагаты. В нескольких битвах, разыгравшихся весной — летом 1877 года, армия мятежников была разгромлена, и правительственные войска стали быстро продвигаться к Кагосиме. Такамори с остатками своего отряда заперся в городе. Положение восставших было безнадежно, и, выдержав несколько недель осады, Сайго, дабы избежать гибели мирного населения, покинул Кагосиму и укрылся в пещере у горы Сирояма. По преданию, ночь накануне последней битвы соратники Такамори провели за игрой на сацумской лютне и сочинением стихов. Атака правительственных войск началась на рассвете. Такамори в первые же минуты сражения был ранен. Из боя его вынес на руках верный товарищ Бэппу Синскэ. У ворот хижины отшельника Сайго попросил положить его на землю. «Мой дорогой Синскэ, думаю, это место вполне подойдет». Сев лицом к северу, в сторону императорского дворца, Такамори сделал себе сэппуку, а Бэппу ударом меча отсек ему голову.

Сайго был обвинен в предательстве, но в народе он пользовался огромной популярностью. Спустя четырнадцать лет его реабилитировали и объявили национальным героем. Памятник Такамори стоит в парке Уэно в Токио. На его постаменте можно прочитать: «Заслуги нашего возлюбленного Сайго перед нацией не нуждаются в панегириках, ибо они засвидетельствованы глазами и ушами народа». Такамори в Японии и сегодня эталон «человека чести, носителя народного духа». Наследник российского престола Николай (будущий Николай II), совершая в 1881 году поездку по Стране восходящего солнца, так отозвался о Такамори: «Знать, за ним есть польза, и эта польза несомненно есть, это — кровопускание, через которое избыток беспокойных сил Японии испарился…» Действительно, в ходе восстания самые активные оппозиционеры погибли или были позже казнены, что позволило Мэйдзи довести реформы до конца, то есть до принятия в 1889 году конституции. Так что можно согласиться с Сайго Такамори и его сподвижниками, которые считали, что жертвуют собой ради императора. Вот одно из стихотворений, написанных мятежными самураями в ночь перед последней битвой: Я сражался за дело императора / Какая радость умереть подобно окрасившимся листьям, падающим в Цута / Еще до того, как их коснулись осенние дожди!

Неуспех антиправительственных выступлений в значительной степени объясняется тем, что крестьяне на сей раз не поддержали самураев, поскольку новая власть дала им очень много. В 1873 году завершилась аграрная реформа: из рук даймё земля перешла в собственность крестьянам, а вместо множества налогов остались один-два, да к тому же фиксированные.

Самураи княжества Сацума, в середине 1860х годов воевавшие вместе с войсками княжества Тёсю на стороне императора Мэйдзи. Фото: ALINARI/PHOTAS

Реформы — еще не революция

Революция Мэйдзи была для Японии событием не менее эпохальным, чем, скажем, для Франции революция 1789 года. Изменилось все: форма правления, формы собственности и социальная структура. Интересно, что проведенные в те же годы преобразования в России, при всей их масштабности, революцией назвать никак нельзя. Прежде всего потому, что они не были доведены до конца. Какие-то с самого начала носили половинчатый характер, какие-то помешала завершить гибель Александра II, и это предопределило поражение России в Русско-японской войне 1904-1905 годов. Так, в Японии крестьяне получили землю в собственность, что привело к быстрому возникновению капиталистических отношений в деревне и, как следствие, стремительному развитию производства не только на селе, но и в городе. В России же земля осталась по преимуществу в общинном пользовании, что тормозило развитие страны. Японская реформа образования (1872) также оказалась более радикальной — было введено обязательное начальное обучение, которое в России при Романовых так и не появилось.

Реформируя армию, японцы с самого начала опирались на опыт и технологии ведущих западных стран: Франции, Англии и Германии, в то время как российские власти считали, что они «сами с усами». Это пагубным образом сказалось и на качестве военной техники, и на уровне подготовки офицеров. В ходе Русско-японской войны 1904-1905 годов они проявили полное незнание современной тактики. Русские солдаты также оказались подготовлены к современной войне намного хуже японских: неграмотный солдат — плохой солдат. К тому же в армии микадо солдатам внушали, что каждый из них — самостоятельная боевая единица, обязанная проявлять инициативу. В русской же армии инициатива не поощрялась на всех уровнях.

И, может быть, самое существенное отличие российских реформ от японских заключалось в том, что последние велись под лозунгом единства нации. И это не было простой декларацией — при сёгунах страна представляла собой конгломерат изолированных княжеств, который удерживала от распада только военная сила правящего клана. Император же создал единое государство, и сама его фигура стала символом этого единства. Кроме того, благодаря его усилиям социальная структура общества стала более однородной. Россия же к этому времени уже много веков была централизованной монархией, и ореол объединителя защитить Александра, реформы которого, как и реформы микадо, были весьма болезненны, никак не мог. Да и священной фигурой русский царь для образованного сословия не был. Успокоить российское общество, вероятно, могло бы создание парламента, но царь не успел дать ход «конституционному проекту» Михаила Лорис-Меликова. В результате японские реформы не привели к значительным социальным потрясениям, а Россия получила революцию 1905 года.

«Последний самурай» – довольно хороший, хотя и недооцененный фильм с Томом Крузом в главной роли.

Как и многие другие голливудские эпосы он не является точной правдой, хоть и подается интересным и зрелищным образом.

Из обзора можно узнать, насколько же сильно перестарались голливудские сценаристы, создавая образ бесстрашного европейца, воевавшего с самураями.

Флот Мэтью Пэрри (США) прибыл к берегам Японии. Фрагмент картины.
Много веков власти Японии не пускали в страну иностранцев, ведь европейские торговцы привозили с собой оружие и товары со всего мира. Опасаясь развала традиционных ценностей, феодальное правительство, Сёгунат Токугава, изгнало всех иноземцев с островов, оставив для торговли лишь небольшой порт Нагасаки.
Прошло двести лет, прежде чем японцы задумались о своем отставании от остального мира. В 1853 году к японским островам прибыл большой американский флот, состоящий из современных по тем временам паровых кораблей. Под угрозой пушек американцы вынудили Японию подписать договор о мире, дружбе и торговле. Неудивительно, что здравый смысл восторжествовал, когда «средневековые» японцы увидели новейшие военные корабли в своих бухтах. Они открыли торговлю, поощряя культурный обмен, чтобы «догнать» современную эпоху.

Молодой император Мэйдзи (Муцухито).

Французские военные специалисты перед отправкой в Японию, 1866 год.
События фильма «Последний самурай» охватывают интересное время и место: Японию конца XIX века, эпоху Реставрации Мейдзи. Это был сложный период истории страны, когда феодальная Япония становилась современной монархией по образцу великих европейских держав, произошла политическая, социальная и индустриальная революция. Велась модернизация во всех сферах, в частности эволюция военного дела и снижение политической и военной роли самураев – средневековых рыцарей, сражающихся мечами и луками. Теперь Япония закупала на Западе современное огнестрельное оружие. А для обучения императорской армии нанимались офицеры из самых «опытных» воюющих стран мира – Франции, Великобритании, США.

Том Круз в роли капитана Олгрена.

Сражение императорских войск и самураев. Скриншот из игры Total War: Shogun 2 – Fall Of The Samurai.
Голливуд упростил сценарий фильма, чтобы показать самураев как простых и хороших людей, а модернизацию Японии как нечто плохое и гнетущее. На самом деле во время Реставрации Мэйдзи происходило перераспределение социальных классов. Новое правительство упразднило касту самураев, правящих жестокой рукой и занимавшихся преимущественно сельским хозяйством. Это и стало причиной мятежа.
В фильме «Последний самурай» в одно целое смешивается несколько восстаний, которые по истории длились в течении многих лет. Вымышленный лидер Кацумото был основан на личности влиятельного Сайго Такамори, лидера последнего бунта.

Битва за гору Табарудзака. Самураи справа, у них огнестрельное оружие, а их офицеры одеты в европейские мундиры.
Самураи в сценах сражений фильма изображены с развлекательной точки зрения. Первый же бой показывает, как они умело орудуют мечами и луками, чтобы разгромить вооруженную, но неопытную армию императора Мэйдзи.

Солдаты Сёгуната Токугава на марше, 1864 год.
История, однако, отображает совсем другую сторону. В то время как один из первых бунтов проходил без современного оружия, в остальных восстаниях использовались современные средства ведения войны.
Повстанцы Такамори использовали винтовки и часто носили мундиры западного стиля, и лишь некоторые использовали традиционные самурайские доспехи. У восставших было более 60 артиллерийских орудий, и они их активно применяли.

Руководитель восстания самураев Сайго Такамори со своими офицерами.

Имперские войска высаживаются в Йокогаме и готовятся идти в поход против восстания Сацума, 1877 год.
Императорская армии последнюю битву при Сирояме, как и в фильме, действительно выиграла из-за превосходящего количества (около 30 тысяч солдат против 300-400 самураев). Последняя самоубийственная атака самураев была такой же символичной, как это представлено в фильме.
Хотя капитан Олгрен кажется вымышленным, чуждым персонажем, он, тем не менее, имеет реальный исторический прототип с поразительно похожими взглядами и поступками.

Жюль Брюне – французский офицер, участник гражданской войны в Японии.
На создание персонажа, которого играет Том Круз, сценаристов вдохновил француз Жюль Брюне (Jules Brunet). В 1867 году его направили обучать японских солдат использовать артиллерию. С началом восстания самураев он мог вернуться во Францию, но остался и в этой гражданской войне сражался на проигравшей стороне за Сёгунат. Он участвовал в славной и эпической последней битве при Хакодате. Параллели между Брюне и Олгреном показывают, что история первого определенно оказала большое влияние на фильм.
«Последний самурай» совмещает более десяти лет реальной истории в короткий рассказ, при этом изменяя французского героя на американского. Также значительно изменено количественное соотношение сторон: новое правительств показано «злым и угнетающим». На самом деле оно дало японцам свободу впервые в их истории.

Причинами Сацумского восстания были сильные антиправительственные настроения в среде японской нетитулованной аристократии, бывших самураев. В результате правительственных реформ, проведённых после ликвидации ханов и основания префектур в 1871 году их жизненный уровень и общественный авторитет сильно упали. Власть упразднила государственные пенсии для аристократов, лишив их статуса государственных служащих, ликвидировала самурайские сословные войска и создала общенациональную армию . Особенно большое недовольство самураев вызвал запрет носить холодное оружие , поскольку ношение мечей всегда было исключительной привилегией самурайского сословия. Попытки высокопоставленных лиц создать авторитарную систему управления страной, что противоречило основным принципам реставрации Мэйдзи , способствовали радикализации социально активного самурайского слоя населения.

В ходе конфликта сторона правительственных войск расходовала в среднем 322 000 патронов и 1000 артиллерийских снарядов в день .

Организация сил самураев Сацумы

Сацумские самураи изначально были объединены в шесть батальонов по 2000 человек в каждом. Каждый батальон был разделён на десять рот из 200 человек. Но в походе на замок Кумамото, армия была разделена на три подразделения: авангард - 4000 человек, основная часть армии - 4000 человек, и арьергард - 2000 человек. Кроме того, было 200 артиллеристов и 1200 рабочих. В апреле 1877 года Сайго реорганизовал армию, разделив её на девять пехотных подразделений от 350 до 800 человек в каждом. Самураи были вооружены винтовками Enfield и русскими шестилинейными дульнозарядными винтовками модели 1857, производящими около одного выстрела в минуту. Артиллерия восставших состояла из 28 горных орудий, двух полевых орудий и 30 мортир разного калибра.

Ход боевых действий

Прелюдия

Ко времени начала восстания Сайго правительство уже подавило несколько восстаний сидзоку на острове Кюсю, и его беспокоили перспективы ведения гражданской войны с многочисленными и озлобленными самураями княжества Сацума, которые сплотились вокруг популярного Такамори Сайго.

В декабре 1876 года правительство Мэйдзи направило полицейского по имени Накахара Хисао и 57 других людей для расследования поступавших сообщений о подрывной деятельности и беспорядках. Однако они были разоблачены оппозиционерами, и Накахара под пытками признался, что он и его спутники были посланы убить Сайго. Хотя Накахара позже отказался от своих показаний, эти данные быстро стали известны и были использованы в качестве оправдания недовольных самураев в том, что восстание было необходимо для того, чтобы «защитить Сайго».

В январе 1877 года правительство, остерегаясь того, что пороховой армейский арсенал Сомуда в Кагосиме перейдёт в руки антиправительственных сил, начало тайно вывозить все запасы пороха из префектуры, не известив главу префектуры. Это вызвало открытый конфликт, хотя и с прекращением выплат риса самураям в 1877 году напряжённость в регионе уже стала чрезвычайно высокой. Возмущённые методами правительства, 50 студентов из Академии Сайго напали на арсенал и похитили оттуда оружие. В течение следующих трёх дней более 1000 студентов организовали нападения на военно-морскую станцию и другие арсеналы.

Начало восстания осложнилось тем фактом, что встревоженный разворачивающимися событиями Сайго Такамори неохотно поддавался уговорам покончить со своей отставкой и возглавить восстание против центрального правительства.

В феврале 1877 года правительство Мэйдзи направило Хаяси Томоюки , официального представителя министерства внутренних дел, с адмиралом Кавамурой Сумиёси на корабле «Такао» для выяснения обстановки. Сацумский губернатор Ояма Цунаёси пояснил им, что восстание началось в ответ на покушение правительства на жизнь Сайго, и попросил, чтобы адмирал Кавамура (двоюродный брат Сайго) сошёл на берег, чтобы помочь стабилизировать ситуацию. После того, как кортеж Оямы скрылся из виду, флотилия малых кораблей с вооружёнными мятежниками на борту попытался захватить «Такао», но их атаки были отбиты. На следующий день Хаяси заявил прибывшему Ояме, что он не может позволить адмиралу Кавамуре сойти на берег, так как ситуация оказалась более опасной, чем ожидалось, и что нападение на «Такао» является актом оскорблением величества .

По возвращении в Кобе 12 февраля, Хаяси встретился с генералом Ямагатой Аритомо и премьер-министром Ито Хиробуми , после чего было решено, что Японская императорская армия направит свои подразделения к Кагосиме, чтобы предотвратить распространение восстания на другие районы страны, где самураи симпатизировали политике Сайго Такамори. В тот же день Сайго встретился со своими лейтенантами Кирино Тосиаки и Синохарой Кунимото и объявил о своём намерении направиться в Токио, чтобы задать вопросы правительству. Отвергнув просьбы большого количества добровольцев, он не предпринял никаких попыток связаться с противниками правительства из других областей для поддержки, а лишь использовал те силы, что были в Кагосиме, чтобы обезопасить свою базу от нападения. Дабы придать законность своим действиям, Сайго снова надел военную форму (так как являлся на тот момент главой военного ведомства). Продвижение на север его отряда было затруднено из-за глубокого снега, какой не наблюдали в княжестве Сацума более 50 лет.

Война Сэйнан

Осада замка Кумамото

15 февраля 13-тысячная колонна вооружённых кагосимских самураев отправилась в Токио с целью провести расследование в отношении наёмных убийц. Начало похода вызвало цепную реакцию, в результате которой восстали антиправительственные силы всего острова Кюсю. В ответ 19 февраля правительство выслало карательный корпус, который возглавили принц Арисугава Тарухито , генерал-лейтенант армии Ямагата Аритомо и вице-адмирал флота Кавамура Сумиёси . Изначально правительство сомневалось в участии Сайго Такамори в восстании, но когда эта информация подтвердилась, его лишили всех государственных наград и объявили врагом трона.

22 февраля войска Сайго Такамори попытались взять штурмом замок Кумамото , в котором находился центр Кумамотского гарнизона Императорской армии Японии. Однако защитники замка под командованием Тани Татэки отбили все атаки повстанцев, вынудив их прибегнуть к затяжной осаде.

В апреле правительственный карательный корпус подошёл к Кумамото. 15 апреля он в жестоких боях разбил силы повстанцев, снял осаду с замка и перешёл в наступление на юге Кюсю.

Авангард сацумской армии вступил на земли префектуры Кумамото 14 февраля. Комендант замка Кумамото, генерал-майор Тани Татэки, имел под своим началом 3800 солдат и 600 полицейских. Тем не менее, большая часть гарнизона состояла из выходцев с острова Кюсю, и многие офицеры были родом из Кагосимы, поэтому их лояльность была под вопросом. Опасаясь дезертирства в гарнизоне, вместо отступления Тани занял оборону замка.

19 февраля раздались первые выстрелы в этой войне, когда защитники замка Кумамото открыли огонь по бойцам княжества Сацума, пытающимся прорваться в замок. Замок Кумамото был построен в 1598 году и считался одним из мощнейших и неприступных по всей Японии, но Такамори был уверен, что его самураи более боеспособны, нежели призывники Тани из крестьянских семей, которые были деморализованы последствиями восстания Симпурэн .

Главные силы армии восставших самураев княжества Сацума подошли 22 февраля и сходу вступили в бой, атакуя замок Кумамото и захватывая его в клещи. Борьба продолжалась всю ночь. Правительственные силы отступили, а исполняющий обязанности майора 14-го полка Ноги Марэсукэ утерял полковое знамя в ожесточённых боях. Однако, несмотря на свои успехи, сацумская армия не смогла взять замок, и это подтвердило, что призывная армия не уступала в боеспособности ополчению самураев. После двух дней бесплодных атак, силы княжества Сацума блокировали замок и попытались заставить гарнизон сдаться путём осады. Ситуация казалась особенно отчаянной для защитников, так как их запасы продовольствия и боеприпасов, хранившиеся на складе, были сожжены пожаром незадолго до начала мятежа.

Во время осады замка Кумамото многие бывшие самураи, уже было сложившие оружие, стекались под знамёна легендарного Сайго Такамори, который за короткий срок увеличил численность свои сил до 20000 человек. Но в то же время, 9 марта Сайго, Кирино и Синохара были лишены придворных чинов и званий.

В ночь на 8 апреля защитники замка Кумамото сделали вылазку, создав брешь в линии войск самураев и таким образом позволив передать бойцам гарнизона предметы первой необходимости. Основные силы императорской армии под командованием генерала Куроды Киётаки при поддержке генерала Ямакавы Хироси прибыли в Кумамото 12 апреля , заставив силы мятежников отступить.

Битва за гору Табарудзака

2 марта Сайго написал Ояме Цунаёси, призывая его опубликовать признания шпионов, чтобы тем самым объяснить причины восстания. Сайго никогда не провозглашал свои цели и протесты, в силу чего народные восстания не стали достаточно крупными для того, чтобы повернуть ход битвы. План Сайго предполагал быструю победу в Кумамото, и долгая осада оказалась на руку императорской армии, которая теперь имела время для переброски сил в район мятежа. 9 марта правительство высадило на 3 кораблях свои войска (500 полицейских и несколько рот пехоты) в Кагосиме, заключив губернатора Сацумы под стражу, и захватило контроль над всем военным имуществом, включая более четырёх тысяч бочек с порохом.

4 марта генерал императорской армией Ямагата, пытаясь прорваться к Кумамото, приказал своим войскам провести лобовую атаку на небольшую гору Табарудзака в двадцати милях от замка. Дорога от Табарудзаки до Кумамото проектировалась как часть внешнего кольца обороны. Дорога прорезала гребень горы, из-за чего она была расположена чуть ниже, чем окружающий её лес, образующий два оборонительных рубежа. Гора не только служила естественным препятствием для начальной атаки, но и создавала густое, приподнятое над окружающей местностью прикрытие, позволяющее обороняющимся замедлять наступление атакующих войск с обеих сторон дороги. На протяжении восьми дней императорская армия пыталась выбить повстанцев с вершины горы, и сражение при Табарудзаке стало решающим для всей войны.

К тому времени у Табарудзаки находилось около 15000 самураев из Сацумы, Кумамото и Хитоёси , противостоящих девятой пехотной бригаде Императорской армии (около 9000 человек). Хотя императорская армия не смогла полностью развернуть на поле боя свои ряды, она всё равно обладала значительным огневым превосходством, расходуя в ходе штурма вершины более трёхсот тысяч единиц боеприпасов для стрелкового оружия в день. Мятежники же, напротив, страдали от недостатка боеприпасов (так как их база в Кагосиме была захвачена), и, кроме того, их боеспособность была ослаблена погодными условиями - проливной дождь делал бесполезными их заряжаемые с дула ружья , а одежда из хлопка насквозь пропитывалась водой.

В разгар битвы Сайго написал личное письмо князю Арисугаве, указывая причины его неповиновения и похода в Токио. В письме он указал, что он не стремится к мятежу и желает мирного урегулирования проблемы. Правительство, однако, отказалось вести переговоры. Ямагата, руководивший отрядом в составе двух пехотных бригад и 1200 полицейских, действовал за линией обороны самураев, атакуя их с тыла у города Яцусиро . Имперские войска, понёсшие небольшие потери, вытеснили противника, а затем атаковали основные силы с севера, захватив город Мияхара 19 марта. Получив подкрепление, имперские силы, теперь имевшие общую численность до 4000 человек, напали на арьергард Сацумской армии самураев.

Несмотря на тяжёлые условия, повстанцы удерживали свои позиции до 20 марта, когда императорская армия прорвала их западный фланг и захватила гребень горы. Мятежники отступили на восток, до города Уэки, где они удерживали свои позиции вплоть до 2 апреля. Усилия самураев задержали наступление императорской армии с севера, но 15 апреля правительственные войска, наступая с юго-запада, разбили мятежников у Кавасири и прорвали кольцо блокады замка Кумамото, сняв осаду.

Табарудзака стала одной из самых кровопролитных кампаний войны. Имперские силы победили, но обе стороны оказались с тяжёлыми потерями. В ходе ожесточённых столкновений стороны потеряли примерно по четыре тысячи человек.

Отступление от Кумамото

Сайго Такамори все ещё надеялся на то, что его сторонники в княжестве Тоса захватят Осаку , после чего начнутся восстания по всей Японии, которые повлияют на ход войны.
Когда осада Кумамото была разорвана, Сайго отступил от стен замка и, в семидневном походе достигнув Хитоёси, вновь собрал своих людей у этого селения. Он стоял лагерем у Хитоёси с середины апреля до конца мая, надеясь получить подкрепление для своей ослабленной армии от симпатизирующих ему самураев из Тосы. Однако 27 мая, после трёх недель мелких стычек с сацумцами, императорская армия начала генеральный штурм Хитоёси, и Сайго вынужден был отступить.

После отступления от Хитоёси характер боевых действий полностью изменился - наступление самурайской армии превратилось в длительное отступление. Между маем и сентябрём 1877 года императорская армия преследовала отряды сацумских самураев по всему Кюсю. Ввиду отсутствия боеприпасов многие из них отказались от огнестрельного оружия в пользу мечей и приступили к осуществлению тактики партизанской войны , заставляя императорскую армию рассеивать собственные силы.

Преследование началось в начале июня, после того, как Сайго направил основную часть своих сил на юг, в сторону селения Мияконодзё на полуострове Осуми , в то время как сам он прошёл около пятидесяти миль на восток и в результате оказался на тихоокеанском побережье, у селения Миядзаки . Правительственные войска высадились у городов Оита и Саики , к северу от армии Сайго, и таким образом армия самураев оказалась зажата.

Императорская армия 24 июня разбила повстанцев около Мияконодзё, после чего повернула на север, чтобы начать преследование Сайго. Сайго отходил от преследователей, продолжая двигаться вдоль восточного побережья острова Кюсю до селения Нобэока , где 10 августа он его армия подверглись атаке со стороны правительственных войск. Императорская армия имела шестикратное превосходство над оставшимися у Такамори силами (3000 бойцов), но восставшие самураи удерживали оборону семь дней, после чего отступили в восточном направлении, в горы, потеряв большую часть своего современного оружия и всю артиллерию.

Императорская армия сумела окружить Сайго на северных склонах пика Энодакэ, расположенного к северо-востоку от Нобэока. Ямагата отправился туда во главе больших сил, превосходящих армию сторонников Такамори в 7 раз. Ожидалось, что здесь будет положен конец войне. 1 сентября силы Сайго (около 500 выживших) просочились обратно в Кагосиму - город, оккупированный более чем 7000 солдат правительственной армии. Выжившие самураи собрались снова на гребне Сирояма, где решили сразиться в своей последней битве.

1 июня силы Сайго Такамори, оставшиеся на полуострове Осуми, потеряли Хитоёси, 24 июля - Мияконодзё, а 31 июля - Миядзаки и Сатобару , и были окружены в селе Нагаи. Командование повстанцев приняло решение распустить свои войска.

Битва при Сирояме

Небольшой отряд под командованием Сайго прорвался из окружения, отступил к префектуре Кагосима и закрепился в замке Сирояма . У них было мало еды, мало патронов и полностью отсутствовали медикаменты. 24 сентября воины Императорской армии взяли эту цитадель штурмом.

Силы Императорской армии под командованием генерала Ямагаты Аритомо и морских пехотинцев под командованием адмирала Кавамуры Сумиёси превосходили численность отряда Сайго в 60 раз. Тем не менее, Ямагата был полон решимости не оставлять ничего на волю случая. Имперские войска провели несколько дней в построении сложной системы рвов, стен и препятствий для вражеских контратак. Пять правительственных военных кораблей в порту Кагосимы усилили их огневую мощь, после чего Ямагата силами артиллерии стал систематически обстреливать позиции повстанцев.

Ямагата продолжал беспокоиться из-за того, что Сайго снова может от него уйти. После того, как 1 сентября Сайго отклонил послание от Ямагаты, составленное молодым Суэмацу Кэнсё , в котором ему предлагалось сдаться, Ямагата назначил решающую атаку на утро 24 сентября 1877 года. К 6 часам утра только 40 повстанцев остались в живых. Сайго был тяжело ранен. Легенда гласит, что один из его последователей, Бэппу Синсукэ, выступил в качестве кайсяку и помог Сайго в совершении харакири , прежде чем того смогли бы захватить в плен. Однако другие данные противоречат этому, указывая, что Сайго на самом деле умер от пулевого ранения, а затем его голова была отрублена Бэппу для того, чтобы сохранить своё достоинство.

Лидеры повстанцев Сайго Такамори, Кирино Тосиаки, Синохара Кунимото, Мурата Симпати, Икэгами Сиро, Хэмми Дзюрота, Бэппу Синносукэ погибли в бою или покончили с собой, чтобы не попасть в плен. После смерти Сайго, Бэппу и последние из выживших самураев обнажили мечи и ринулись вниз, к позициям правительственных войск, навстречу верной смерти. С этими смертями завершилось Сацумское восстание.

Последствия восстания

Сацумское восстание продолжалось полгода. На стороне повстанцев в нём приняли участие более 30 000 самураев. Из них 13 тысяч были членами кагосимской «Частной школы», 10 тысяч - добровольцами из разных регионов Японии и ещё 10 тысяч - воинами, которых завербовали из сёл острова Кюсю во время продвижения повстанцев на север. В боях войска Сайго Такамори потеряли 6 000 убитыми. 2 760 человек были казнены после подавления восстания. Правительственный карательный корпус состоял из 58 600 солдат и офицеров и 19 военных кораблей. Его потери составили 6 800 убитыми и ранеными.

Сацумское восстание было крупнейшим и последним вооружённым выступлением самураев против японской центральной власти. Победа правительства позволила ему установить в стране мощный олигархический режим. С другой стороны, поражение повстанцев вынудило антиправительственные силы изменить методы борьбы и взяться за формирование общественно-политических организаций и гражданского общества . С конца 1870-х годов в стране получило размах движение за свободу и народные права.

Побочным следствием восстания была также инфляция , которая дала толчок развитию капиталистических отношений в Японии. Подавление восстания в финансовом отношении обошлось японскому правительству слишком дорого, заставив Японию отказаться от золотого стандарта , в результате чего правительство начало печатать бумажные деньги . Восстание также ознаменовало конец самураев как элитарных войск, потому как новая японская Императорская армия, наполненная призывниками вне зависимости от социального класса, показала свои преимущества в бою. Сайго Такамори после своей гибели стал поистинне народным героем и 22 февраля 1889 года император Мэйдзи посмертно помиловал Сайго.

В популярной культуре

• «Последний самурай » (2003) - приключенческая драма Эдварда Цвика c Томом Крузом в главной роли.
• Серия игр Way of the Samurai (англ. ) для PlayStation 2 , действие которых разворачивается в период войны Сэйнан.
• Тема Сацумского восстания задета в историческом романе Рётаро Сибы «Tobu ga gotoku» (翔ぶが如く ), написанном в 1975-1976 годах.
• Битве при Сирояме посвящена песня шведской пауэр-метал группы Sabaton «Shiroyama».

Напишите отзыв о статье "Сацумское восстание"

Примечания

Литература

• Сацумское восстание // Энциклопедия Ниппоника: в 26 т. 2-е издание. - Токио: Сёгаккан, 1994-1997.
• Рубель В. А. Японська цивілізація: традиційне суспільство і державність. - Київ: «Аквілон-Прес», 1997.
• Рубель В. А. Історія середньовічного Сходу: Курс лекцій: Навч. посібник. - Київ: Либідь, 1997.
• Рубель В. А. Нова історія Азії та Африки: Постсередньовічний Схід (ХVIII - друга половина ХІХ ст.). - Київ: Либідь, 2007.

Ссылки

• (рус.) . Проверено 2 декабря 2010. .
• (англ.) . Проверено 2 декабря 2010.
• (англ.) . Проверено 2 декабря 2010. .
• (яп.)
• (яп.)

Отрывок, характеризующий Сацумское восстание

– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.

Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c"est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.

Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.

В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.

– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.

Япония, Кюсю

Княжество Сацума находилось на крайнем юге Японии, этот регион несколько отличался от прочих частей государства. Самураи в этих местах еще с XVII века недолюбливали правящих сёгунов из династии Токугава, милость которых на недовольных не распространялась. Обычаи и язык жителей южной провинции не во всем совпадали с обычаями и языком большинства японцев. Также остров Кюсю был своеобразным "окном в Европу", куда изредка впускали голландские суда. Многие из новых идей начинали проникать в Японию через ее южную окраину. Именно сацумские мастера построили по голландским книгам первые японские парусные корабли европейского образца "Ироха-мару" и "Соухей-мару". На иностранцев здесь смотрели враждебно не только в силу их "варварства", но и как на препятствие для экспансии на юг и запад.

В 1871 года самураям запретили носить традиционную прическу санпацу. При всей законопослушности подданных императора многие из них отказались выполнять требования официальных стилистов. А в 1876 году ношение оружия в общественных местах было объявлено незаконным (указ Хатори). Использование оружия было разрешено только военным, полицейским и придворным. Также были отменены официальные пособия бывшим самураям.

Сдавать оружие знатные особы не привыкли. Да и от денег отказываться они тоже не хотели. Среди "благородного сословия" начался ропот. Особенно недовольны были самураи из Сацумы. Они считали, что их заслуги в победе императора над сёгуном недооценили. Чем больше ограничивали их права, тем сильнее им хотелось напомнить токийским чиновникам, кому они обязаны своим положением.

Противники реформ в Сацуме были уверены в успехе. К 1877 году в провинции из 812327 жителей 204143 были самураями. Большинство из этого недовольного воинства составляли мелкие землевладельцы, у которых, кроме клочка земли, был только меч. И вот этот меч правительство решилось отобрать.

Сацумские самураи во главе со своим князем Симадзу Хисамицу (1817-1887) и военачальником Сайго Такамори выступили против сегуна и подняли мятеж. Командующим армией, отправленной для подавления Сацумского восстания, был назначен принц Тарухито Арисугава (дядя императора, в 1882 году посетивший Петербург), однако фактически операцией руководил генерал Ямагата Аритомо.

Доведя численность императорской армии на острове Кюсю до нескольких десятков тысяч штыков, ее командование решилось на прямые столкновения с мятежниками. 4 марта 1877 года генерал Ямагата предпринял попытку прорыва к крепости Кумамото, началось восьмидневное кровопролитное сражение. Каждая из сторон потеряла в многочисленных схватках около 4 тысяч человек. 20 марта ключевая высота была захвачена правительственной армией.

8 марта 1877 года правительственные войска нанесли удар в самое сердце восстания, захватив город Кагосиму. На трех кораблях в центр мятежной провинции были доставлены 500 полицейских и несколько армейских рот. Пользуясь отсутствием самураев, войска легко заняли арсенал и административные здания Кагосимы и арестовали сацумского губернатора Ояму, которого тут же отправили в Осаку. Посланные Сайго самураи исправить положение не смогли. Как только мятежники начали небольшими группами проникать в город, правительство тут же направило в Кагосиму подкрепления, против которых мечи были бессильны.

Почти сразу же после подавления Сацумского восстания появились произведения, восхваляющие покойного маршала. В 1878 году, несмотря на возможное наказание, в Токио с успехом была поставлена пьеса о Сайго. Вскоре после этого была сочинена песня о главном мятежнике, которую в японской армии стали использовать в качестве строевой. Оды на смерть Сайго стали обычной темой японских бардов. Сейчас в Кагосиме в Центральном парке стоит его памятник. А сама битва вдохновила создатилей фильма "Последний самурай".

Сегодня мы знаем, что фильм «Последний самурай» с Томом Крузом был тепло принят как в американском и мировом прокате, так и, что особенно важно – в Японии. Важно — не с точки зрения прямых кассовых сборов, но одобрительной критики, которая определила интерес публики к The last Samurai и ее истории о самурае Кацумото и капитана Нейтане Олгрене. Голливудское кино то и дело ругают за искажение национального облика других стран, в попытке донести до массового зрителя особенности культуры или факты из истории. Последний самурай 2003 г. является довольно вольной трактовкой целого ряда реальных исторических событий в Японии, и все же не претендует на достоверность. Более того, The Last Samurai побуждает к самостоятельному поиску информации, факультативному расширению уже увиденной на экране истории о том же Кацумото (Сайго Такамори).

По понятным причинам, у проекта такого масштаба как Последний самурай сложилось сотрудничество с целым рядом консультантов. Речь не столько о достоверной передачи конкретного исторического периода, сколько о работе с общим антуражем Страны восходящего солнца и тематики самураев . Япония и ее самураи столетиями будоражила умы путешественников, торговцев, писателей и философов, глав государств Старого и Нового света. Для большинства зрителей фильма «Последний самурай», Япония остается большой загадкой и многие из нас позитивно оценивают мечты когда-нибудь там побывать. Этим объясняется сильный зрительский интерес к Японии, содержащий элемент загадки, диковинки, которую успешно подхватили создатели фильма «Последний самурай» с Томом Крузом (Нейтан Олгрен ) и Кеном Ватанабе (Кацумото).

The Last Samurai покорил широкую аудиторию тем романтизмом, с которым передан дух Японии. Доведенные до умеренной карикатурности персонажи самураи, вызывающие эмпатию. Великолепной красоты пейзажи японских деревень, где, как говорит Кацумото (Кен Ватанабе) жили многие поколения его предков. Культура и быт людей, показанный глазами восхищенного иностранца капитана Олгрена. Интересно, что большая часть открытых локаций Последнего самурая была воссоздана в Новой Зеландии , которая в фильме сошла за Японскую глубинку. И все же происходящее на экране The last Samurai , на протяжении двух с половиной часов, воспринимается как почти что квинтэссенция того, что мы подразумеваем как японское, в самом романтическом ключе.

Том Круз последний самурай. Нейтан Олгрен

Примечательно, что абсолютное большинство зрителей восприняло название фильма как характеристику именно героя Тома Круза, что не так. Капитан Нейтан Олгрен является вымышленным персонажем, что не удивительно. На стороне сил самураев и Кацумото действительно воевало небольшое количество иностранцев, но это были французы, а их предводитель Жюль Брюне не передал экранному персонажу каких-либо черт (кроме военных кампаний за деньги и того, что выжил в войне). Капитан Олгрен (Том Круз последний самурай), который является ветераном Гражданской войны в США и столкновений с коренными племенами Западного фронтира, оказался для самурая Кацумото интересным объектом для изучения и собеседником, что придало сюжета Последнего самурая остроты.

Персонаж Тома Круза, Нейтан Олгрен , который становится впоследствии самураем, проходит длинный путь переосмысления – он идейно оформляет этот путь для нас с вами, как зрителей. Капитан Олгрен прибывает в Японию с готовностью убивать японцев за деньги, готовить молодую императорскую армию за солидное вознаграждение, без угрызений совести. Попав в плен и среду обитания вчерашних врагов из леса, Нейтан Олгрен погружается в окружившую его японскую культуру самураев. На контрасте с разрастающимися японскими городами, где по улицам пущены телеграфные провода, сельская глубинка Кацумото завораживает главного героя. Он восхищается культурой, самоотдачей людей, влюбляется в японскую вдову, заслуживает уважение воинов самураев. История фильма Последний самурай напоминает современный вариант классической приключенческой исторической прозы «Дочь Монтесумы» Генри Хаггарда (теперь Япония вместо Южной Америки).

Том Круз (Нейтан Олгрен), которого большинство воспринимает лишь как героя боевиков, с пылом брался за драматические роли всю свою карьеру. Как подсказывают открытые источники, общая подготовка к роли капитана Олгрена в кино «Последний самурай» заняла у Тома Круза почти два года. На протяжении этого времени актер брал уроки боевых искусств, учился совладать с традиционным японским мечом, держаться верхом на лошади, учил японский язык и погружался в культуру страны Восходящего солнца и самураев. Это ощущается на всем пути его персонажа, особенно в заключительной части фильма, ведь подобная самоотдача работе приносит свои плоды. В данном контексте мы верим в историю капитана Нейтана Олгрена.

Интересные факты о съемках The last Samurai

В фильме Последний самурай в небольшом камео мастера мечей в деревне Кацумото исполнил настоящий кузнец японских катан — Shoji Yoshihara. Он известен у себя на родине и на момент съемок обладал уровнем умений «Mukansa».

Если вы также смотрите фильм Последний самурай в оригинальной озвучке, наверняка отметили интересный акцент у японского актера Кена Ватанабе, который играет самурая Кацумото. Это была первая роль исполнителя в англоязычном кино и первый раз, когда он с экрана говорил на английском.

Несмотря на расхожее мнение, название фильма Последний самурай не характеризует героев Тома Круза (капитан Олгрен ) или Кена Ватанабе (Кацумото). Слово Samurai здесь употреблено во множественном числе и подразумевает закат целой эпохи японской истории.

Следующий факт часто вспоминали еще в 2003 году, когда фильм шел в кинотеатрах. В известной сцене, где персонаж Хироюки Санада (Юдзи) останавливается лезвие у шеи плененного американца Нейтана Олгрена, все могло закончиться печально. Не сработал механизм, который должен был отодвинуть в нужный момент Тома Круза. Санада быстро среагировал и остановил лезвие в одном дюйме от шеи партнера по съемкам. Понятно, что меч не был столь острым, как подразумевается, и все же.

Одной из базовых основ сюжета «Последнего самурая» является тот факт, что ветеранов Гражданской войны в США, вроде капитана Олгрена, наняли, чтобы обучать военному делу императорскую армию Японии. В реальности для этих нужд пригласили офицеров Прусской армии.

Знак, который рисует младший сын Таки и отдает капитану Олгрену – это символ, обозначающий понятие Самурай.

Том Круз отказался от конкретной суммы гонорара за роль наперед и предпочел процент от кассовых сборов, и, конечно, не прогадал, получив в итоге около 25 млн. долларов.

Всего «Последний самурай» снимали на тринадцати основных локациях в трех странах: Японии, Новой Зеландии и США. В первом случае это был замок Нидзе в Киото (резиденция сегуната Токугава), город Авадзи, храм Engyō-ji. В Новой Зеландии локации предложил регион Таранаки, киностудия Henderson Valley Studios, портовой город Нью-Плимут (в фильме стал японским портом, куда прибывает в начале Нейтан Олгрен). В Соединенных штатах съемки Последнего самурая проходили на открытых и закрытых локациях студии Warner Brothers.

Около 500 японских статистов в течении десяти дней участвовали в съемках финальной битвы – локациями послужили поля для регби в Новой Зеландии.

История за кадром

Кацумото – Сайго Такамори

Реальный министр и самурай Сайго Такамори был очень интересной личностью, что можно понять даже из краткой биографии из открытых источников. Он был одним из лидеров антиправительственного восстания в Японии, известным как война Босин . Тогда был положен конец трехвековому правлению Сегуната Такугава и лидеры победивших возвели на престол молодого императора Мейдзи. То есть прототип Кацумото сам воевал против оппонентов самураев и положил конец их влиянию. Уже после он сам расстроил отношения с новым правительством и ушел в оппозицию, что послужило позже катализатором для Сацумского восстания, показано в фильме «Последний самурай».

Примечательно, что в действительности Сайго Такамори (в фильме — самурай Кацумото ) вел свои войска в последнюю битву, будучи одетым, не в самурайские доспехи предков, а в униформу французских офицеров, а до этого — в большей части сражений восстания, был одет в униформу офицера императорской армии Японии. В фильме Последний самурай образу Кацумото был придан более аутентичный оттенок и массивные доспехи предков производят более сильное и контрастное впечатление.

Император Японии

Молодой император, который показан в фильме Последний самурай – это император Мейдзи (1852-1912) . Он был возведен на престол после восстания Мейдзи против сегуната Токугава в 1868 году. В течение его пятидесятилетнего правления Япония прошла целые этапы развития и стала великой страной региона к началу ХХ века. Любопытно, что у такого застенчивого правителя, как показано в The Last Samurai было 15 детей от пяти женщин.

В действительности император Японии не встречался с послами из соединенных штатов, как и наемными военными, которых наняли для обучения его новой армии, вроде капитана Олгрена – его личность действительно была закрыта для посторонних глаз, особенно для иностранцев. И сцена, где владыка уверенно отвергает предложение американского посла, не имела место в действительности.

Сотрудничество с Соединенными штатами

На протяжении столетий Японии уверенно отвергала влияние европейских империй, как религиозное, так и культурное и торговое. Картина того, как британская империя эксплуатировала Китай в XIX веке, а Соединенные штаты расширяли влияние в Юго-восточной Азии и на Тихом океане, только усугубляла положение. Тем не менее, в 1854 году под угрозами подписала «договор Танагава», открывший торговлю с США. В качестве ответа на несоблюдение новым партнером своих обязательств, Япония в будущем предпочла сотрудничество с Пруссией и Францией в военной сфере. Именно прусские офицеры тренировали новую императорскую армию, а не ветераны Гражданской войны в США, в частности, выдуманный герой Тома Круза Нейтан Олгрен, как показано в фильме Последний самурай.

Хотя в кино сложились особые обстоятельства, почему капитан Олгрен, поначалу пленный враг, заработал доверие Кацумото и самураев, в реальности его вряд ли стали бы обучать Бушидо. Это боевое искусство, в частности, должно было объединять национальное единство Японии против Западного влияния, американского в частности. Обучение Кацумото английскому языку – также дань повышенному вовлечению американцев по сюжетной задумке, как и императора Японии. В то время очень немногие японцы знали даже элементарные основы английского языка, а основное влияние на военную сферу по-прежнему оказывали европейцы.

Восстание самураев

В реальности самураи не были столь альтруистично преданы идеи благополучия каждого гражданина Японии, как показано в фильме Последний самурай и в образе самурая Кацумото. «Реставрация Мэйдзи», которая и стала катализатором восстания, положила конец военной монополии самураев. До этого они были привилегированным классом воинов, а теперь императорская армия стала местом, где могли служить самые бедные касты общества. Сами же самураи далеко не всегда и не поголовно соблюдали свой боевой кодекс Бушидо. В «Последнем самурае» сюжет оставляет за кадром желание самураев удержать власть в стране, выводя на первый план законы чести и беззаветную доблесть воинов Кацумото.

Когда в The last Samurai героя Тома Круза (капитан Олгрен) берут в плен, нам показана уверенная победа армии самураев Кацумото над еще не готовыми к сопротивлению армейцами. В действительности же практически все стычки повстанцев с регулярной армией терпели неудачу с самого начала конфликта. Они действительно производили молниеносные набеги на некоторые объекты, но при появлении регулярных войск, обычно погибали.

Еще одно важное отличие между образом самураев в фильме «Последний самурай» и реальностью – приверженность воинов Кацумото традиционному вооружению. Настоящие самураи того времени редко носили традиционные доспехи. Кроме того, они не ограничивали себя в использовании оружия. Большинство самураев во время Сацуммского восстания 1877 года, показанного в фильме, в той или иной степени использовали огнестрельное оружие. Сам Сайго Такамори (самурай Кацумото по сюжету) создал множество школ, где учили военному делу и, в частности, обращению с огнестрельным оружием и артиллерией. К слову, ниндзя, которые по сюжету пытаются убить Кацумото, уже не существовали в таком виде, как показано в фильме и канули в историю.