Истории живших в ленинграде во время блокады. Блокадный Ленинград: «Одни умирают с голоду, другие наживаются, отнимая у первых последние крохи

Н аступил ноябрь. Сухие ясные дни октября сменились пасмурными, холодными днями с обильным снегопадом. Земля покрылась толстым слоем снега, на улицах и проспектах образовались сугробы. Морозный ветер гнал снежную пыль в щели землянок, блиндажей, в выбитые окна квартир, больниц, магазинов. Зима установилась ранняя, снежная и морозная. Движение городского транспорта с каждым днем уменьшалось, топливо подходило к концу, жизнь предприятий замирала. Рабочие и служащие, проживавшие в отдаленных районах города, шли на работу пешком несколько километров, пробираясь по глубокому снегу с одного конца города на другой. По окончании трудового дня, усталые, они едва добирались до дому. Здесь на короткое время они могли сбросить с себя одежду и лечь, вытянув усталые, тяжелые ноги. Несмотря на холод, сон налетал мгновенно, но беспрестанно прерывался из-за судорог ног или натруженных рук. Утром люди с трудом поднимались: ночь не укрепляла их силы, не изгоняла усталости из тела. Когда устаешь от чрезмерного, но кратковременного усилия, утомление за ночь проходит, но тут была усталость от ежедневного истощения физической энергии. И вот снова наступает рабочий день, мышцы рук, ног, шеи, сердца принимают нагрузку. Напряженно работает мозг. Затраты сил увеличивались, а питание ухудшалось. Недостаток пищи, наступившие холода и постоянное нервное напряжение изнуряли рабочих. Шутки, смех исчезли, лица стали озабоченными, суровыми. Люди слабели, передвигались медленно, часто отдыхали. Краснощекого человека можно было встретить лишь как диковину, и на него смотрели удивленно и двусмысленно. Если еще несколько дней назад свист и разрывы снарядов возбуждали нервную систему и заставляли настораживаться, то в описываемое время на разрывы снарядов мало кто обращал внимание. Громоподобные звуки орудийных выстрелов казались далеким, бесцельным хриплым лаем. Люди глубоко погрузились в свои нерадостные мысли.

С начала блокады прошло 53 дня. Жесточайшая экономия в расходовании и небольшой завоз хлеба через озеро позволили сохранить на 1 ноября небольшие остатки продовольствия: муки на 15 дней, крупы на 16, сахара на 30, жиров на 22 дня и совсем мало мяса. Снабжение мясопродуктами производилось главным образом за счет того, что удавалось завезти самолетами. Все понимали, что продовольствия оставалось мало, так как нормы выдачи сокращались, но истинное положение знали только семь человек во всем городе. Поступление продуктов по.водному пути, по воздуху и позднее по ледовой дороге учитывалось и обобщалось двумя специально выделенными работниками. Данными о поступлении и наличии продовольствия располагал строго ограниченный круг лиц, и это позволяло хранить тайну осажденной крепости.

Наступил канун 24-й годовщины Октябрьской революции. Сколько радостной суеты обычно бывало в этот вечер! Улицы, дома залиты светом огней, витрины магазинов ласкают взор своим убранством и обилием товаров. Яблоки, красные помидоры, жирные индейки, чернослив и множество других не менее вкусных яств манили покупателей к себе. Всюду шла оживленная торговля. Каждая семья готовилась провести в кругу друзей праздничные дни. Шумную радость проявляли дети, возбужденные общим оживлением, предстоящими подарками, театральными зрелищами. В этом же, памятном 1941, году ленинградцы лишены были радостей: холод, мрак, ощущение голода не оставляли их ни на минуту. Пустые полки в магазинах вызывали у людей тоску, переходившую в щемящую боль в груди. Праздник отметили выдачей детям по 200 граммов сметаны и по 100 граммов картофельной муки, а взрослым — по пяти штук соленых помидоров. Больше ничего не нашлось.

В ночь на 7 ноября противник решил преподнести «подарок» революционному городу: тяжелые бомбардировщики, прорвавшись на большой высоте, беспорядочно сбрасывали тонные бомбы, часть из них с душераздирающим воем падала на дома, превращая их в груды развалин. Немало бомб взрывалось на дне Невы, сотрясая величественные здания, расположенные на набережной, и еще больше бомб глубоко уходило в землю не взорвавшись.

В то время техника обезвреживания невзорвавшихся бомб была несовершенной. Их откапывали лопатами, затем в ямы к этим мегерам, готовым в любую минуту взорваться, спускались рабочие и начинали отпиливать запалы, чтобы обезвредить бомбы. Проходило 20—30 минут, и угроза взрывов устранялась. Но какие это были минуты! Сколько сил и нервного напряжения требовали они от этих суровых бойцов, выполнявших страшную, но благородную задачу. Бывали и такие случаи, когда бомбы взрывались и разносили в клочья своих укротителей. Однако сила духа, святая вера в торжество жизни не покидали патриотов. Они бесстрашно продолжали подвиг погибших товарищей. В отрядах этих скромных героев находилось много девушек-комсомолок, некоторые из них по 20—30 раз обезвреживали бомбы. Каждый раз, наблюдая за их поединками с тысячекилограммовыми бомбами, думалось, что не хватит времени, да и сил у этих юных патриоток вскрыть железный корпус и обезвредить бомбу. Но сил хватило. Воспитанники ленинского комсомола в годы тяжелых испытаний показали, на что они способны во имя Родины.

Более тяжелые по своим последствиям события произошли на второй день 24-й годовщины Октябрьской революции. 8 ноября моторизованные части неприятеля овладели городом Тихвин, расположенным в 80 километрах на восток от Волхова. Командующий корпусом Шмидт, используя подвижность вверенных ему войск, обходным движением дерзко вклинился на большую глубину в нашу оборону, обнажая свои фланги и ставя под удар коммуникации, связывавшие далеко оторвавшиеся войска 39-го корпуса от главных сил. Можно предполагать, что захват Тихвина 8 ноября был продиктован скорее политическими соображениями, чем военной подготовленностью немцев к осуществлению данной операции и закреплению ее результатов.

Как известно, немецко-фашистская армия в сентябре не могла силой оружия овладеть Ленинградом. Тогда Гитлер провозгласил новый план — взять город голодом; на голод он смотрел как на своего лучшего союзника по уничтожению населения. Его пропагандистский аппарат с большим шумом ухватился за этот якорь спасения престижа армии, назойливо вбивая в головы немецкому народу и всем правоверным за пределами Германии эту мысль.

Шли дни, недели, а город не сдавался. И тогда ставка Гитлера решительно потребовала от командующего группой «Норд» продвинуться на восток и перерезать последний путь, связывающий осажденных со страной. Шмидту удалось отбросить обороняющихся и захватить важный железнодорожный пункт Тихвин. Немедленно немецкие газеты, радио, официальные сообщения стали усердно раздувать эту победу. «Теперь Ленинград вынужден будет сдаться без пролития крови немецких солдат»,— сообщала германская пресса. Взбудораженное общественное мнение всех стран ждало крупных событий — падения со дня на день твердыни большевиков.

Еще один труп отправляется на кладбище. О первой блокадной зиме, когда
многие погибли от голода, один очевидец писал: «В худший период блокады
Ленинград находился во власти людоедов. Одному Богу известно, какие
ужасы творились за стенами квартир».

Как бы там ни было — по политическим соображениям или по военному расчету действовали гитлеровцы, но им удалось нанести удар по весьма чувствительному месту. Потеря Тихвина принесла много бед обороняющимся, и прежде всего в обеспечении войск и населения продовольствием, горючим, боеприпасами. Еще не было опубликовано сообщение о захвате врагом этого небольшого, затерявшегося в лесах Ленинградской области городка, а слух, словно гонимый ветром, передавался от одного к другому, вызывал волнения, озабоченность, неясные представления у осажденных о том, какими путями к ним будут поступать необходимые для жизни и борьбы грузы, надолго ли хватит оставшихся запасов. И для этого беспокойства были глубокие основания. Хлеба оставалось совсем мало, а поезда с провиантом из глубин России после потери Тихвина стали поступать на небольшую станцию Заборье, удаленную от Волхова на 160 километров, куда можно добраться только проселочными и лесными тропами на лошадях. Чтобы перевозить грузы на автомашинах со станции Заборье, необходимо было проложить дорогу протяжением свыше 200 километров в обход Тихвина по лесной чаще, а весь путь до Осиновца составлял более 320 километров. Много сил и времени требовалось для постройки столь дальней дороги, к тому же имелись большие опасения, что новая «трасса» по своей пропускной способности не сможет обеспечить население и войска продовольствием даже по самым голодным нормам. И все же, несмотря на трезвые расчеты, что строительство такой дороги мало чем облегчит положение осажденных, несмотря на предстоящие мучения с транспортировкой грузов по ней, дорога была нужна защитникам так же, как кислород человеку. Вскоре после потери Тихвина Военный совет принял решение построить автодорогу по маршруту: Осиновец — Леднево — Новая Ладога — Карпино — Ямское — Новинка — Еремина Гора — Шугозеро — Никульское — Лахта — Великий Двор — Серебрянская — Заборье с грузооборотом в оба конца 2 тысячи тонн в сутки, с открытием фронтовой перевалочной базы в Заборье. Строительство возложили на тыловые воинские части и колхозников прилегающих селений.

Постройка дороги вселяла хотя и слабую, но все-таки надежду на поступление продовольствия и других важнейших грузов по окончании строительства пути. Срок строительства дороги определялся в 15 дней, запасы же продуктов питания в Ленинграде и Новой Ладоге на 9 ноября составляли:

Муки на 24 дня, из	них в	Новой	Ладоге	на	17 дней
Крупы на 18 дней	"	"	"	"	10 дней
Жиров на 17 дней	"	"	"	"	3 дня
Мясопродуктов на 9 дней		"	"	"	9 дней
Сахара на 22 дня

Кроме этих запасов, небольшое количество мяса, жиров и других наиболее питательных продуктов доставлялось самолетами.

Несмотря на крайне малые остатки, можно было бы прожить до намеченного срока открытия строящейся дороги, не уменьшая норм довольствия населению и войскам. Но, к несчастью, две трети запасов муки и больше половины крупы находились за озером, которое в это время начало покрываться на мелких местах тонким льдом. По озеру с трудом пробирались только суда военной флотилии, на них перевозили боеприпасы, в которых испытывали острую нужду, и немного продуктов питания. Прогноз погоды предвещал понижение температуры через пять—шесть суток, однако определить день начала движения по льду было невозможно. Обстановка требовала уменьшить расход продовольствия незамедлительно. Военный совет, обсудив создавшееся положение, решил сократить нормы выдачи хлеба и мяса всему личному составу войск и морякам Балтийского флота, а гражданскому населению не уменьшать паек.

Принимая такое решение, Военный совет исходил из следующего:

а) жители города и без того получали скудную норму, и дальнейшее уменьшение ее пагубно сказалось бы на их здоровье;

б) солдаты и матросы первой линии получали по 800 граммов хлеба, а солдаты тыловых частей по 600 граммов и хороший приварок, следовательно, сокращение пайка не так сильно отразится на их физическом состоянии;

в) образуемая экономия от сокращения пайка военным позволит продлить остатки хлеба и прожить до установления зимней дороги через озеро.

Так думали, рассчитывали и надеялись.

Рыба полностью исключалась из норм довольствия, ее не было в наличии, а заменять другими продуктами не имелось возможности. Рыбные и крабовые консервы засчитывались взамен мяса в равном весе. Картофель и овощи заменялись крупами из расчета 10 граммов крупы за 100 граммов овощей.

Военным советам армий, командирам и комиссарам соединений, частей и учреждений вменялось в обязанность установить строжайший контроль за расходованием продуктов, не допуская даже отдельных фактов увеличения норм довольствия в тылах и вторых эшелонах за счет объедания бойцов первой линии. Нарушителей приказывалось привлекать к судебной ответственности.

Прошло пять дней, температура воздуха понизилась до б—7 градусов, но воды Ладоги этим морозам не поддавались, зимняя дорога на озере не устанавливалась, и никто не мог помочь страстному желанию ленинградцев сковать надежным льдом озеро. Все надежды и расчеты Военного совета рухнули. Хлеб подходил к концу. Время начало работать против осажденных. Как ни тяжело и больно было, а пришлось уменьшить выдачу хлеба и населению. С 13 ноября рабочим установили 300 граммов хлеба в сутки, служащим, иждивенцам и детям до 12 лет — по 150 граммов, личному составу военизированной охраны, пожарных команд, истребительных отрядов, ремесленных училищ и школ ФЗО, находившемуся на котловом довольствии, — 300 граммов.

Эта мера позволила довести суточный расход муки до 622 тонн. Однако и на этом небольшом уровне потребления продержались всего лишь несколько дней. Озеро штормило, сильные ветры гнали волны на берег, хрупкий лед ломался. Было ясно, что при такой погоде продовольствие с Новой Ладоги поступит не скоро, а запасы кончались.

Чтобы не допустить полного прекращения выдачи хлеба и предотвратить паралич города, через семь дней после последнего снижения Военный совет в третий раз в ноябре уменьшает нормы. С 20 ноября рабочие стали получать в сутки 250 граммов хлеба, служащие, иждивенцы и дети — 125, войска первой линии — 500, тыловых частей — 300 граммов. Теперь суточный расход муки (вместе с примесями) составлял 510 тонн, то есть был самым минимальным за все время блокады. Для населения в 2,5 миллиона человек расходовалось всего 30 вагонов муки, но и за них пришлось жестоко бороться с врагом и стихией.

Хлеб был почти единственным продуктом питания в это время. Урезка пайка за короткий срок более чем на одну треть пагубно сказалась на здоровье людей. Рабочие, служащие и особенно иждивенцы стали испытывать острый голод. Мужчины и женщины на глазах друг у друга блекли, передвигались медленно, говорили тихо, их внутренние органы разрушались. Жизнь покидала истощенное тело. В эти дни смерть вытянулась во весь свой безобразный рост и насторожилась, готовая массами косить приближающихся к ее тропе людей, не считаясь ни с полом, ни с возрастом.

Даже теперь, когда прошло с тех пор шестнадцать лет, трудно осознать, как люди смогли перенести столь длительный острый голод. Но истина остается неоспоримой — ленинградцы нашли в себе силы устоять и сохранить город.

За 107 дней блокады (на 25 декабря) суточный расход муки был сокращен более чем в четыре раза при почти неизменном количестве жителей.

Расход муки в сутки по периодам был следующий (в тоннах) [Цифры расхода муки по указанным периодам приведены из решений Военного совета Ленфронта № 267, 320, 350, 387, 396, 409 за 1941 год.] :

С	начала блокады		по	11	сентября	2100
"	11	сентября	"	16	"	1300
"	16	"	"	1	октября	1100
"	1	октября	"	26	"	1000
"	26	"	"	1	ноября	880
"	1	ноября	"	13	"	735
"	13	"	"	20	"	622
"	20	"	"	25	декабря	510

Цифры, как и картины, воспринимаются различно. Иногда достаточно беглого взгляда, чтобы понять их, но чаще требуется время, чтобы полнее и глубже осмыслить их. В данном случае приведенные цифры показывают крайнюю неравномерность потребления хлеба по периодам и наличие возможности избежать сокращения хлебного пайка с 20 ноября.

Ввиду крайне ограниченных запасов муки в ноябре удержаться на уровне расхода 622 тонн в сутки оказалось невозможным, и 20 ноября пришлось уменьшить нормы хлеба как гражданскому населению, так и войскам, доведя паек до 125 граммов преобладающему количеству граждан. После этого расход муки, как уже сказано, составил 510 тонн, или на 112 тонн в сутки меньше. За 34 дня (с 20 ноября по 25 декабря) потребность была сокращена на 3808 тонн. В сентябре же, как это видно из приведенных выше данных, можно было сэкономить это же количество муки за пять дней, приняв меры к более экономному использованию продуктов не с 11, а с 5 сентября. Но такая мера в начале сентября не была осуществлена по причинам, изложенным выше. Конечно, надо учитывать и то обстоятельство, что в ту пору, когда враг ломился в дверь, трудно было рассчитать и предвидеть, что может дать пятидневная экономия продуктов в сентябре для населения города в ноябре.

Уменьшенные в сентябре нормы продажи мяса и крупы, а в ноябре сахара и кондитерских изделий не менялись до 1942 года, суточный же расход этих продуктов все время сокращался, что видно из следующих данных:

Суточный лимит расхода в (тоннах) [Без Ленфронта и КБФ.]

Указанное сокращение достигалось ограничением отпуска продуктов в сеть общественного питания сверх норм, причитавшихся по карточкам. Например, если в сентябре из 146 тонн общего расхода мяса 50 тонн выделялись в столовые, то есть рабочие получали питание дополнительно к пайку, то в декабре отпускалось для этих целей всего 10 тонн для столовых важнейших оборонных предприятий. Такое же положение было и по другим продуктам. По существу, за малым исключением, был введен стопроцентный зачет всех продуктов, получаемых в столовых в виде первого или второго блюда; тем самым население лишалось дополнительного источника питания. Пища людей в столовых или в домашних условиях в декабре состояла исключительно из того, что выдавали на карточки. Фактически жители города ежедневно получали только хлеб, остальные продукты отпускались раз в декаду и то не всегда и не полностью. Но если предположить, что рабочие или служащие получали продукты полностью в пределах установленных норм и равномерно их распределяли на 30 дней, то в этом случае суточный рацион питания составлял:

У рабочих и инженерно-технических работников

У служащих

У иждивенцев

У детей (до 12 лет)

Безусловно, приведенные данные, тем более в калориях, являются весьма условными. В декабре, как указывалось выше, мясо отпускали редко, чаще всего его заменяли другими продуктами: яичным порошком, консервами, студнем из бараньих кишок, растительно-кровяными зельцами. Были и такие дни, когда ни мяса, ни жиров население не получало вовсе. Крупу выдавали больше всего перловую, овсяную, горох. Макароны часто заменяли ржаной мукой. Но даже из приведенного условного расчета, который надо считать скорее завышенным, видно, что потребность взрослого человека в 3000—3500 калориях в сутки была «забыта». Более 50% объема пищи в этом голодном рационе занимал хлеб; потребление белков, жиров, витаминов и минеральных солей было катастрофически ничтожно.

Чтобы пополнить пустые желудки, заглушить ни с чем не сравнимые страдания от голода, жители прибегали к различным способам изыскания пищи: ловили грачей, яростно охотились за уцелевшей кошкой или собакой, из домашних аптечек выбирали все, что можно применить в пищу: касторку, вазелин, глицерин; из столярного клея варили суп, студень. Но далеко не все люди огромного города могли располагать хотя бы на несколько дней дополнительными источниками питания, так как они их не находили.

Тяжело было подросткам, перешагнувшим порог одиннадцатилетия. На двенадцатом году жизни детская карточка заменялась иждивенческой. Ребенок становился взрослее, принимал активное участие в обезвреживании зажигательных бомб, брал на свои неокрепшие плечи часть тяжелых работ и забот по дому, помогая родителям, а паек уменьшался. Лишая себя куска хлеба, родители поддерживали их слабые силенки, но наносили тяжелые раны своему организму.

В неотапливаемых квартирах прочно поселился холод, безжалостно замораживая истощенных людей. Дистрофия и холод угнали в могилу в ноябре 11085 человек. Под ударами косы смерти первыми легли мужчины преклонного возраста. Их организм не выдерживал острого голода в самом начале, в отличие от того же возраста женщин или молодых мужчин.

Для повышения жизнеспособности ослабленных людей органы здравоохранения организовали широкую сеть стационарных пунктов, где применялись комбинированные способы лечения: вводили сердечно-сосудистые препараты, делали внутривенное вливание глюкозы, давали немного горячего вина. Многим людям эти меры спасли жизнь, однако «забытый» минимум питания человека давал знать о себе, с каждым днем умирало все больше и больше взрослых и детей. У людей слабели ноги и руки, немело тело, оцепенение постепенно приближалось к сердцу, схватывало его в тиски, и наступал конец.

Эти тепло одетые, с виду совсем не голодные женщины пьют чай в своей
заводской столовой. Это типичная фотография из тех, которые делались
для того, чтобы показать советскому народу, что, несмотря на блокаду,
жизнь в Ленинграде идет своим чередом. На заднем плане даже можно
рассмотреть бутафорские пирожные!

Смерть настигала людей в различном положении: на улице — передвигаясь, человек падал и больше не поднимался; на квартире — ложился спать и засыпал навеки; часто у станка обрывалась жизнь. Хоронить было трудно. Транспорт не работал. Мертвых отвозили обычно без гроба, на саночках. Двое—трое родных или близких тянули саночки по бесконечно длинным улицам; нередко, выбившись из сил, оставляли покойника на полпути, предоставляя право властям поступить с телом как угодно.

Работники коммунального хозяйства и здравоохранения, ежедневно объезжая улицы и переулки, подбирали трупы, заполняя ими кузова грузовых машин.

Кладбища и подъезды к ним были завалены мерзлыми телами, занесенными снегом. Рыть глубоко промерзшую землю не хватало сил. Команды МПВО взрывали землю и во вместительные могилы опускали десятки, а иногда и сотни трупов, не зная имени погребенных.

Да простят усопшие живым — не могли они в тех отчаянных условиях выполнить свой долг до конца, хотя покойники были достойны лучшего обряда за свою честную трудовую жизнь.

В декабре от дистрофии умерло 52881 человек, а в январе и феврале еще больше. Расходившаяся смерть вырывала из рядов осажденных товарищей по борьбе, друзей и родных на каждом шагу. Острая боль пронизывала людей от потери близких. Но большая смертность не породила отчаяния в народе. Ленинградцы умирали, но как? Они отдавали свою жизнь как герои, разящие врага до последнего вздоха. Их смерть призывала живущих к настойчивой, неукротимой борьбе. И борьба продолжалась с невиданным упорством.

Представляет научный интерес тот факт, что эпидемий в Ленинграде не было, более того, острые и инфекционные заболевания в декабре 1941 года уменьшились по сравнению с тем же месяцем 1940 года, что видно из следующих данных:

Количество случаев заболеваний
[Из отчета Ленгорздравотдела 5 января 1942 года.]

Чем можно объяснить, что при остром голоде, недостатке горячей воды, холоде, предельно ослабленном организме эпидемий не было? Пример Ленинграда показывает, что не обязательно голод шагает нога в ногу со своими неразлучными спутниками — инфекционными болезнями и эпидемиями. Хорошо организованный санитарный режим нарушает это единство. Не только зимой, но и весной 1942 года, когда имелись наиболее благоприятные условия для вспышек инфекций, их в Ленинграде не было. Власти подняли народ на очистку улиц, дворов, лестничных клеток, чердаков, подвалов, канализационных колодцев, словом, всех очагов, могущих дать начало инфекциям. В марте—апреле ежедневно работало 300 тысяч человек по очистке города. Проверка квартир и обязательное соблюдение чистоты предупредили заразные болезни. Жители голодали, но до последнего дня выполняли свои общественные обязанности, необходимые в общежитии граждан.

Голод наложил тяжелую печать на людей: иссушил тело, сковал движения, усыпил организм. Микроб-возбудитель, проникая внутрь такого человека, не находил условий для своего развития и погибал. Тонкая, как пергамент, кожа да кости не создавали, по-видимому, нужной среды для развития инфекционных микробов. Может быть, это и не так, а действовала какая-то другая сила, ведь в природе еще так много тайн, но так или иначе, а эпидемий не было, инфекционные заболевания на самой высокой стадии развития алиментарной дистрофии уменьшились, и это отрицать никто не сможет. Весной 1942 года была вспышка цинги как результат длительного неполноценного питания, но цинга вскоре была изгнана из Ленинграда, и смертельных исходов от этой болезни почти не было.

Большая смертность в декабре и в первые месяцы 1942 года явилась результатом блокады города и вызванного ею длительного и острого недостатка продуктов питания.

На глазах всего мира фашисты стремились уничтожить духовно и физически население одного из важнейших политических и экономических центров страны. «С нашей стороны в этой войне, которая ведется не на жизнь, а на смерть, нет заинтересованности в сохранении хотя бы части населения этого большого города», — говорилось в директиве начальника штаба руководства морской войной Германии морским офицерам, находившимся при армейской группе «Норд» [Директива начальника штаба руководства морской войной Германии. Берлин, 29 сентября 1941 года, № 1 — 1а 1601/41—«Будущность города Петербурга». Перевод с немецкого.] . И только в силу несгибаемой воли к победе ленинградцев и их жгучей ненависти к захватчикам дух народа оставался непреклонным.

Советское правительство своими энергичными действиями по завозу продовольствия, боевой техники и других необходимых для обороны грузов, а также военными мероприятиями по отвлечению сил противника от Ленинграда, сорвало подлые замыслы фашистов.

В 1947 году немецкие врачи сообщили всему миру о гибели от голода в западной зоне Германии немецкого населения, получавшего рацион питания, равный 800 калориям на человека в день. Они обвиняли страны-победительницы в умышленном уничтожении германского народа голодом. В своем меморандуме они писали: «Мы, немецкие врачи, считаем долгом заявить перед всем миром, что все происходящее здесь составляет прямую противоположность обещанному нам «воспитанию в духе демократии»; наоборот, это уничтожение биологической основы демократии. На наших глазах происходит духовное и физическое уничтожение великой нации, и никто не сможет уйти от ответственности за это, если только не будет делать все от него зависящее для спасения и помощи» [Жозуэ де Кастро. География голода, стр. 328.] . На самом деле, как правильно пишет Жозуэ де Кастро, союзники были далеки от мысли морить голодом население Германии: «Установленные в Германии в послевоенный период низкие нормы продовольствия были естественным следствием разрушительной войны и вызванного ею развала мирового хозяйства» [Жозуэ де Кастро. География голода, стр. 329.] . Иначе говоря, по вине самих немцев голод охватил ряд стран, в том числе и Германию.

Когда голод коснулся Германии и немецкое население почувствовало лишения (хотя ничего похожего не было в сравнении с мучениями, переносимыми населением Ленинграда), немецкие врачи нашли сильные слова и средства апеллировать к совести народов мира «о гибели великой нации». У этих же врачей не нашлось ни одного слова протеста против открытых действий их соотечественников, официальных властей фашистской Германии, по уничтожению голодом мирного населения крупнейшего промышленного центра СССР Ленинграда.

При непрестанной ноющей боли под ложечкой, когда голод толкает людей на поступки, несовместимые с законом, в городе поддерживался неукоснительный порядок не только со стороны органов власти, но, что самое замечательное, — самими гражданами.

Шофер грузовой машины, объезжая сугробы, спешил доставить свежевыпеченный хлеб к открытию магазинов. На углу Растанной и Лиговки вблизи грузовика разорвался снаряд. Переднюю часть кузова словно косой срезало, буханки хлеба рассыпались по мостовой, шофера убило осколком, вокруг темнота, как в омуте. Условия для хищения благоприятные, некому и не с кого спросить. Прохожие, заметив, что хлеб никем не охраняется, подняли тревогу, окружили кольцом место происшествия и до тех пор не уходили, пока не приехала другая машина с экспедитором хлебозавода. Буханки были собраны и доставлены в магазины. Голодные люди, охранявшие разбитую "машину с ценным грузом, испытывали неодолимую потребность в еде, запах теплого хлеба разжигал их естественное желание, соблазн был поистине велик, но все же сознание долга преодолело искушение.

На одной из тихих улиц Володарского района вечером в булочную вошел плотного сложения мужчина. Внимательно, исподлобья осмотрев находившихся в магазине покупателей и двух продавцов-женщин, он неожиданно вскочил за прилавок и начал выбрасывать с полок хлеб в зал магазина, выкрикивая: «Берите, нас хотят уморить с голоду, не поддавайтесь уговорам, требуйте хлеба!» Заметив, что батоны никто не берет и поддержки его слова не находят, неизвестный, ударив продавщицу, бросился к двери, но уйти ему не удалось. Покупатели как один бросились на провокатора, задержали и сдали его органам власти.

Сотни других самых разнообразных примеров можно привести в подтверждение образцового поведения и высокой сознательности граждан столь большого города. Дров не было, люди терпели несказанные лишения, но деревья парков и садов ревностно хранили.

Пример осажденного и голодающего Ленинграда опрокидывает доводы тех иностранных авторов, которые утверждают, что под влиянием непреодолимого чувства голода люди теряют моральные устои и человек предстает хищным животным. Если бы это было верно, то в Ленинграде, где длительное время голодало 2,5 миллиона человек, царил бы полный произвол, а не безупречный порядок.

Поведение ленинградцев за время блокады в условиях невероятных лишений и острого голода было на высоком моральном уровне. Люди вели себя стоически, гордо, сохраняя до последней минуты жизни цельность человеческой личности. Советским людям присуще такое чувство, которое сильнее смерти, это любовь к созданному ими социалистическому строю. Это чувство руководило советскими людьми в их борьбе с иноземными захватчиками, в борьбе с голодом и другими лишениями.

Жизнь в осажденном городе шла своим чередом.

Воины на переднем крае изматывали врага активными действиями, неся при этом потери и сами. Госпитали переполнялись ранеными, а условия для их выздоровления значительно ухудшились по сравнению с начальным периодом блокады. Палаты стали полутемными, фанера или картон заменяли стекла, выбитые воздушной волной. Водопровод не работал, подача электроэнергии из-за недостатка топлива производилась с перебоями. Обстрелы и холода создавали невероятные трудности. Но и в этих условиях медицинские работники хорошим уходом, своевременной помощью, хирургическим вмешательством достигали блестящих результатов, они нередко спасали жизнь людям, находившимся на волоске от смерти. Большинство раненых возвращалось в строй. Обстрелянные, побывавшие в боях воины были дороги на фронте. Желая как можно скорее восстановить силы раненых и больных, Военный совет принял решение выдавать дополнительно к основному пайку на человека в сутки: яичного порошка — 20 граммов, какао в порошке — 5 граммов, сушеных грибов — 2 грамма. Все, чем располагали защитники, в первую очередь отдавали раненым.

Препятствием к выздоровлению, а временами и сохранению жизни раненых был недостаток крови для переливания. Желающих дать кровь было много, но с переходом на голодную норму питания доноры теряли силы и кровь давать не могли без серьезного ущерба для своего здоровья. «Нужно обязательно поддерживать доноров питанием и иметь кровь для раненых воинов»,— говорил А. А. Жданов. В этих целях с 9 декабря для лиц, дающих кровь, были установлены специальные нормы. К обычному пайку добавили: 200 граммов хлеба, 30 граммов жиров, 40 граммов мяса, 25 граммов сахара, 30 граммов кондитерских изделий, 30 граммов крупы, 25 граммов консервированной рыбы, пол-яйца на день. Такой паек позволял донорам давать кровь два раза в квартал без ущерба для их здоровья.

Ученые, отказавшиеся в свое время эвакуироваться, в черную пору блокады переносили лишения, как и все граждане. Многие из них, особенно преклонного возраста, не выдерживали голода. Узнав об этом, А. А. Жданов немедленно потребовал список ученых, рассмотрел его и направил в городской отдел торговли с указанием выделять ученым дополнительно к пайку продукты с таким расчетом, чтобы они могли сохранить здоровье. Продуктов для этой цели потребовалось немного, но жизнь ученых была сохранена.

Работающим на торфоразработках и лесозаготовках установили норму 375 граммов хлеба в сутки — на 125 граммов больше, чем на карточку рабочего. Отдавая последние силы, лесорубы (а это были преимущественно комсомольцы) поддерживали жизнь оборонных предприятии, хлебозаводов, столовых, давали возможность понемногу отапливать больницы, госпитали. Работая по пояс в снегу, на морозе, они нуждались в другом пайке, несравненно большем и лучшем, но, увы, такой возможности не было.

Отсутствие топлива замораживало не только водопровод, но и людей. Чтобы согреть воду, нужны дрова, а их не было. Жгли мебель, книги, заборы, деревянные дома, особенно много разобрали и сожгли домов для отапливания квартир и общежитий на Охте, но все это сгорало быстро, как фейерверк. Когда дома обеспечены топливом и жизнь идет в обычном установившемся ритме, то кажется, что немного надо, сущие пустяки, два—три полена, чтобы вскипятить воду, приготовить обед. Горожанин не задумывается, сколько же нужно топлива для такого города, как Ленинград. А надо для его вместительного чрева свыше 120 поездов дров ежедневно, чтобы поддержать более или менее нормальную деятельность городского хозяйства. В его же прожорливую пасть бросали всего три — четыре маршрута дров в день, больше дать топлива не могли ни по запасам леса и торфа, ни по пропускной способности обрубленных блокадой железных дорог. Никакие заборы, деревянные дома, сараи и мебель не могли заменить даже в малой степени недостающие дрова и спасти людей от холода. Дома оставались без света, без воды, без отопления, они, как изваяния, наблюдали человеческую драму, страдания людей и их жажду к жизни. Если воду жители города с трудом, но доставляли к себе в жилище, с натугой преодолевая обледеневшие ступеньки крутых лестниц, то кипяток для них был неразрешимой проблемой. Отсутствие горячей воды причиняло много горя. В декабре городской исполнительный комитет открыл общественные пункты по отпуску кипятка при столовых, больших жилых домах и на улицах, что принесло большое облегчение и радость населению.

Время шло. От малого до большого — все превозмогали голод. Трудились и жили крепкой надеждой на торжество правого дела. Не роптали на судьбу, а скромно про себя каждый гордился тем, что он в тяжелое время вместе со всеми борется за свой любимый город, за честь Родины. Несмотря на все невзгоды, независимо от того, насколько долог еще может оказаться путь борьбы, святое чувство правого дела поднимало кузнеца, инженера, лесоруба, ученого на героические дела, это же чувство руководило артистами, когда они пели, играли, развлекали других голодных и усталых людей, хотя у них самих подкашивались ноги и слышался в груди хрип. Только подлинные патриоты и сильные духом люди могли переносить такие лишения.

Почти все театральные коллективы были своевременно Эвакуированы в глубь страны, а труппа оперетты осталась. Население любило этот театр. Слушая веселые шутки, остроты, музыку, люди на несколько часов забывались от бремени непокидающих их дум.

Фантастическая картина встает перед глазами. Декабрь. На улице мороз 25 градусов. В неотапливаемом помещении театра немного теплее, и все же зал полон народа, все в верхней одежде, многие пожилые люди в валенках. В три часа дня началась оперетта «Роз-Мари». Артисты играли в легких костюмах; лица острые, бледные, но улыбающиеся, а балерины настолько худенькие, что, казалось, при движении они неминуемо должны переломиться. В антрактах у многих исполнителей наступало обморочное состояние, но человеческая воля побеждала изнемогающую плоть; они вставали, падали, опять вставали и продолжали играть, хотя в глазах мутилось. Редко какой спектакль проходил без помех; в разгар действия врывались пронзительные звуки сирен, предупреждающие об опасности. В этих случаях объявлялись перерывы, публику выводили из театра в бомбоубежище, а артисты в гриме и костюмах, вооруженные клещами для сбрасывания зажигательных бомб, взбирались на ледяные крыши и становились на вышки дежурить. После отбоя зрители заполняли зал, а артисты, опустившись с крыш, продолжали прерванную игру. По окончании спектакля публика вставала и в знак благодарности молча и благоговейно приветствовала исполнителей несколько минут (аплодировать не хватало сил). Ленинградцы дорожили артистами и понимали, какой ценой, каким предельным напряжением воли они давали радость и вызывали забытый смех у зрителей.

Павшую лошадь — на еду. Жители блокадного Ленинграда в голод пытаются добыть пищу, разделывая труп лошади.

Лишения, связанные с войной и особенно с блокадой города, испытывали все люди, но на долю женщин выпало неизмеримо больше трудностей. Они работали на производстве, где заменяли мужчин, призванных на военную службу, и вели домашнее хозяйство. Их заботы о доме, о детях никто не в силах был снять. Скудные нормы получаемых продуктов потребовали строгого их распределения по дням и в течение дня — по часам. Чтобы не заморозить детей, они с большими трудностями доставали дрова, бережно расходуя каждое полено. Из ближайших рек ведрами таскали воду. Стирали белье при тусклом свете коптилки, чинили одежду себе и детям. Под тяжестью всех переживаний и лишений, какие принесла блокада, в условиях двойной нагрузки — на производстве и дома — немало женщин сильно подорвали свое здоровье. Но их воля к жизни, их сила духа, их решительность и расторопность, их дисциплинированность будут всегда служить примером и вдохновением для миллионов людей.

Голод терзал людей, все жили надеждой — вот-вот установится зимняя дорога и завезут продовольствие, еще немного — и будет хлеб. Но, как назло, озеро не замерзало. Томительно тянулись дни ожидания.

Д.В. Павлов

Из книги "Ленинград в блокаде"

В течение нескольких лет Ленинград находился в кольце блокады фашистских захватчиков. Люди остались в городе без еды, тепла, электричества и водопровода. Дни блокады - самое трудное испытание, которое жители нашего города выдержали с мужеством и достоинством..

Блокада длилась 872 дня

8 сентября 1941 года Ленинград был взят в блокадное кольцо. Оно было прорвано 18 января 1943 года. К началу блокады в Ленинграде не было достаточного количества запасов еды и топлива. Единственным путем сообщения с городом было Ладожское озеро. Именно через Ладогу пролегла Дорога жизни - магистраль, по которой в блокадный Ленинград доставлялись грузы с продовольствием. По озеру было сложно провезти количество еды, необходимое для всего населения города. В первую блокадную зиму в голе начался голод, появились проблемы с отоплением и транспортом. Зимой 1941 года умерли сотни тысяч ленинградцев. 27 января 1944 года, через 872 дня после начала блокады, Ленинград был полностью освобожден от фашистов.

27 января Петербург поздравит Ленинград с 70-летием освобождения города от фашистской блокады. Фото: www.russianlook.com

630 тысяч ленинградцев погибли

За время блокады от голода и лишений погибло свыше 630 тысяч ленинградцев. Эта цифра была озвучена на Нюрнбергском процессе. По другой статистике, цифра может достигать 1,5 миллиона человек. Только 3% смертей приходятся на фашистские артобстрелы и бомбежки, остальные 97% погибли от голода. Мертвые тела, лежащие на улицах города, воспринимались прохожими как обыденное явление. Большинство погибших в блокаду похоронены на Пискаревском мемориальном кладбище.

За годы блокады в Ленинграде погибли сотни тысяч людей. Фото 1942 года. Архивное фото

Минимальный паек - 125 граммов хлеба

Главной проблемой осажденного Ленинграда был голод. Служащие, иждивенцы и дети получали в период с 20 ноября по 25 декабря только 125 граммов хлеба в день. Рабочим полагалось 250 граммов хлеба, а личному составу пожарных команд, военизированной охраны и ремесленных училищ - 300 граммов. В блокаду хлеб готовили из смеси ржаной и овсяной муки, жмыха и нефильтрованного солода. Хлеб получался практически черным по цвету и горьким на вкус.

Дети блокадного Ленинграда умирали от голода. Фото 1942 года. Архивное фото

1,5 миллиона эвакуированных

За время трех волн эвакуации Ленинграда из города были вывезены в общей сложности 1,5 миллиона человек - почти половина всего населения города. Эвакуация началась уже через неделю после начала войны. Среди населения велась разъяснительная работа: многие не хотели покидать свои дома. К октябрю 1942 года эвакуация была завершена. В первую волну в районы Ленобласти были вывезены около 400 тысяч детей. 175 тысяч вскоре были возвращены обратно в Ленинград. Начиная со второй волны, эвакуацию совершали по Дороге жизни через Ладожское озеро.

Из Ленинграда была эвакуирована почти половина населения. Фото 1941 года. Архивное фото

1500 громкоговорителей

Доля оповещения ленинградцев о вражеских атаках на улицах города было установлено 1500 громкоговорителей. Кроме того, сообщения транслировались через городскую радиосеть. Сигналом тревоги стал звук метронома: его быстрый ритм означал начало воздушной атаки, медленный - отбой. Радиовещание в блокадном Ленинграде было круглосуточным. В городе действовало распоряжение, запрещающее отключать радиоприемники в домах. Дикторы радио рассказывали о ситуации в городе. Когда прекратилось вещание радиопередач, стук метронома все рано продолжал транслироваться в эфире. Его стук называли живым биением сердца Ленинграда.

На улицах города появилось более 1,5 тысяч громкоговорителей. Фото 1941 года. Архивное фото

- 32,1 °C

Первая зима в осажденном Ленинграде была суровой. Столбик термометра падал до отметки - 32,1 °C. Средняя температура месяца была - 18,7 °C. В городе даже не зафиксировали привычных зимних оттепелей. В апреле 1942 года снежный покров в городе достигал 52 см. Отрицательная температура воздуха стояла в Ленинграде более полугода, продержавшись до мая включительно. Отопление не поступало в дома, были отключены канализация и водопровод. Прекратилась работа на заводах и фабриках. Главным источником тепла в домах стала печка-«буржуйка». В ней сжигали все, что горело, в том числе книги и мебель.

Зима в блокадном Ленинграде была очень суровой. Архивное фото

6 месяцев осады

Даже после снятия блокады немецкие и финские войска в течение полугода осаждали Ленинград. Выборгская и Свирско-Петрозаводская наступательные операции советских войск при поддержке Балтийского флота позволили освободить Выборг и Петрозаводск, окончательно отбросив противника от Ленинграда. В результате операций советские войска продвинулось в западном и юго-западном направлении на 110-250 км, и Ленинградская область была освобождена от вражеской оккупации.

Осада продолжалась еще полгода после прорыва блокады, но в центр города немецкие войска не пробились. Фото: www.russianlook.com

150 тысяч снарядов

Во время блокады Ленинград постоянно подвергался артобстрелам, которых было особенно много в сентябре и октябре 1941 года. Авиация совершала по несколько налетов в день - в начале и в конце рабочего дня. Всего за время блокады на Ленинград было выпущено 150 тысяч снарядов и сброшено больше 107 тысяч зажигательных и фугасных бомб. Снарядами было разрушено 3 тысячи зданий, а повреждено больше 7 тысяч. Около тысячи предприятий были выведены из строя. Для защиты от артобстрелов ленинградцы возводили оборонительные сооружения. Жители города построили больше 4 тысяч дотов и дзотов, оборудовали в зданиях 22 тысяч огневых точек, возвели на улицах 35 километров баррикад и противотанковых препятствий.

Эшелоны, перевозившие людей, постоянно атаковались немецкой авиацией. Фото 1942 года. Архивное фото

4 вагона кошек

Домашних животных в январе 1943 года привезли в Ленинград из Ярославля для борьбы с полчищами грызунов, грозивших уничтожить запасы продовольствия. В только что освобожденный город прибыло четыре вагона дымчатых кошек - именно дымчатые кошки считались лучшими крысоловами. За привезенными кошками сразу же выстроилась длинная очередь. Город был спасен: крысы исчезли. Уже в современном Петербурге в знак благодарности животным-избавителям на карнизе домов на Малой Садовой улице появились памятники коту Елисею и кошке Василисе.

На Малой Садовой есть памятники кошкам, спасшим город от крыс. Фото: АиФ / Яна Хватова

300 рассекреченных документов

Архивный комитет Санкт-Петербурга готовит электронный проект «Ленинград в осаде». Он предполагает размещение на портале «Архивы Санкт-Петербурга» виртуальной выставки архивных документов по истории Ленинграда в годы блокады. 31 января 2014 года будут опубликованы 300 отсканированных в высоком качестве исторических бумаг о блокаде. Документы будут объединены в десять разделов, показывающих разные стороны жизни блокадного Ленинграда. Каждый раздел будут сопровождаться комментариями специалистов.

Образцы продовольственных карточек. 1942 г. ЦГАИПД СПб. Ф. 4000. Оп. 20. Д. 53. Подлинник Фото: ЦГАИПД СПб

В годы войны Ленинград фактически стал еще одним концлагерем, из которого почти невозможно было сбежать. Жителей держали в постоянном страхе смерти - самый долгий авианалет длился больше 13 часов. Тогда в городе разорвалось более 2 тысяч снарядов. Но, как вспоминают сами блокадники, это было не самое страшное. Тяжелее всего было справляться с холодом и голодом. Зимой город просто вымирал. Водопровод не работал, книги и все, что горит, сжигали, чтобы хоть немного согреться. Люди замерзали или умирали от голода, не в силах ничего изменить. Вся безысходность их положения - в девяти строках дневника Тани Савичевой, которая записывала даты смерти всей ее семьи: "Савичевы умерли. Умерли все. Осталась одна Таня".

Как писала в своем дневнике другая жительница блокадного Ленинграда Елена Скрябина, "люди от голода настолько ослабели, что не сопротивляются смерти. Умирают так, как будто засыпают. А окружающие полуживые люди не обращают на них никакого внимания". Первая осень и зима блокады были самыми тяжелыми, рассказывает заведующая научно-выставочным отделом Музея обороны и блокады Ленинграда Ирина Муравьева:

"Самая маленькая норма хлеба приходится в период с 20 ноября по 25 декабря 1941 года. Тогда самые маленькие нормы были для детей, иждивенцев и служащих - 125 граммов. Рабочим выдавали 250. Остальное продовольствие выдавали по мере нахождения его в городе. Естественно, оно иссякало, и пришло время в декабре, когда продовольствие просто кончилось. Сметали все, что было: и губную помаду, и машинное масло, и олифу, пускали в питание все, что принимал желудок. А те, кто оказался в Ленинграде, отступая от фашистов, были расселены в общежитиях, у кого вообще никаких запасов не было - они первыми начали умирать".

Декабрь 41-го оказался для ленинградцев одним из самых сложных. Тогда город просто вымирал. Каждый день жертвами голода становились больше 4 тысяч человек, иногда эта цифра доходила до 7 тысяч. Уже в феврале 1942 года нормы выдачи хлеба выросли. Детям и иждивенцам полагалось по 300 граммов, служащим - по 400, рабочим - полкило. Но и это — ничтожно мало. Хотя люди привыкали и к таким условиям. Ели все, что было хоть сколько-то для этого пригодно: белковые дрожжи, технический жир, переработанные лакокрасочные продукты, жмыхи, глицерин. Благодаря использованию этих продуктов в годы блокады в Ленинграде выпустили более 11 тысяч тонн колбас, паштетов, студня и желе. Это, конечно, не могло спасти от голода, хотя потери постепенно сокращались. В январе 42 умерли около 130 тысяч человек, в мае - 50 тысяч, в сентябре - 7 тысяч человек. Порой казалось, что спасти могло только чудо. Вот что рассказала председатель правления Санкт-Петербургской общественной организации "Жители блокадного Ленинграда" Ирина Скрипачева:

"У мамочки кровавый понос открывался от голода. Это был приговор. Она написала записку тете. По дороге я прочитала: "тетя Настя, если у тебя что есть, дай Ире". Я пришла к тете Насте, а она в это время отдала дворнику свою шубу. За это дворник ей дал от кабана шкурку 50 на 50 сантиметров, которую она нарезала и на буржуйке варила. Она дала граненый стаканчик, там были две шкурки. Мама пила еще слабый раствор марганцовки. В общем, она поднялась".

Такие истории чудесного исцеления были. Их немного, но было бы еще меньше, если бы не Дорога жизни - единственная ниточка, которая связывала Ленинград с внешним миром. Десятки тысяч человек - водители, механики, регулировщики - жертвовали своими жизнями, чтобы помочь выжить тем, кто оставался в осажденном городе.

19.06.1999 в 00:00, просмотров: 39701

Войны бывают разные - освободительные и локальные, холодные и точечные, как в Югославии. Но такую, какую пережила наша страна, можно назвать только - Великая Отечественная. На следующей неделе мы в очередной раз отметим страшную дату - 22 июня. В преддверии этого дня репортеры "МК" приоткрывают еще одну из самых черных страниц войны. Что такое блокада? 125 граммов тяжелого, липкого, как замазка, пахнущего керосином (защита от "трупной" эпидемии) хлеба в день? Здоровый аромат исчезающей жизни - бензина, табака, лошадей, собак, - сменившийся запахом снега, влажного камня и скипидара? - Блокада - это когда матери ели своих детей, - рассказывает Галина Яковлева, одна из 5500 москвичей, переживших в свое время 900 дней и ночей в осажденном городе. - Первый раз я столкнулась с людоедством в самом начале блокады. Дружила в школе с одним мальчиком, он исчез. Думала, попал под обстрел. Прихожу к нему домой, на всю комнату - "аромат" мяса. Родители его съели... Мясные пирожки с Сенной В начале 1942 года в Ленинграде появился новый вид преступления - убийство с целью добычи еды. На улице появились бродячие банды убийц. Они грабили стоявших в очередях людей, выхватывали у них карточки или продукты, организовывали набеги на хлебные магазины, врывались в квартиры, забирали ценности. В это же время ходили слухи о кружках и братствах людоедов. В Галиной памяти навечно остался рассказ очевидца, случайно заглянувшего в квартиру, где собирались такие банды. "Странный, теплый, тяжелый запах шел из комнаты, - говорил он. - В полумраке виднелись огромные куски мяса, подвешенные на крюках к потолку. И один кусок был с человеческой рукой с длинными пальцами и голубыми жилками..." Однажды Галя тихонько плелась к булочной. Тогда нормально не передвигался никто, ноги не поднимались. Проходя мимо арки одного дома, она увидела бешеные глаза и трясущиеся руки. Непонятное существо в сером прохрипело: "Девочка, подойди поближе". Здесь Галя не просто вспомнила судачества соседок о дядьках, которые ели детей, а ощутила их всем своим существом. За людоедов блокадники принимали людей со здоровым румянцем на лице. Их делили на два вида: те, кто предпочитал свежее мясо, и пожиратели трупов. О существовании вторых догадались по вырезанным из трупов кускам бедер, ягодиц, рук. Как-то Галина мама купила мясной пирожок на Сенной площади. Потом пожалела. Есть не смогли. Этих пирожков на рынке было много. Так же много, как пропавших без вести людей. Тогда участились похищения детей, и родители перестали пускать их одних на улицу. - Одно время самые, как казалось до войны, добропорядочные семьи стали праздники отмечать, - с ужасом вспоминает Галина Ивановна. - Мы с мамой тоже попали на такой праздник. На столах стояли миски с белым мясом. Вкус у него был как у курицы. Все ели молча, никто почему-то не спрашивал, откуда такая роскошь. Перед нашим уходом хозяйка дома заплакала: "Это мой Васенька...". А одна наша соседка разрезала дочь на куски, перемолола и приготовила пирожки... Случаи людоедства, безусловно, существовали. Позже медики назвали такое явление "голодным психозом". Вполне возможно, что некоторым женщинам лишь казалось, что они ели своего ребенка. Те же, кто действительно питался человечиной, находились в самой конечной стадии безумия. После года беспрерывных бомбежек и голода 12-летняя Галя тоже чувствовала себя на грани сумасшествия. 17-летние старушки умирали под песни о Сталине В один из блокадных дней у Гали пропала любимая кошка. Девочка рыдала, догадавшись, что ее съели. Через месяц она плакала уже о другом: "Почему мы не съели ее сами?". После зимы 1942 года на улицах Ленинграда не осталось ни одной кошки, собаки, птицы, крысы... "Папа, почему мы до войны не ели такого вкусного студня из столярного клея?" - писала на фронт отцу Галя. В то время Галя отлично запомнила два основных правила выживания. Во-первых, долго не лежать, во-вторых, много не пить. Ведь многие погибали от опухания, наполняя желудок водой. Галя с мамой жили в полуподвале 8-этажного дома на Театральной площади, на углу канала Грибоедова. Однажды мама вышла на лестничную клетку. На ступеньках лежала старушка. Она уже не двигалась, только как-то странно закатывала глаза. Ее перетащили в квартиру и засунули в рот крошку хлеба. Через несколько часов она умерла. На следующий день выяснилось, что бабушке было 17 лет, а глаза она закатывала, потому что жила этажом выше. Дети блокадного Ленинграда походили на сморщенных старичков. Сядут, бывало, на скамеечку, нахмурят брови и вспоминают, как же называется смесь "картошки, свеклы и соленого огурца". На втором этаже соседка тетя Наташа каждый день под гул снарядов пела колыбельную своему грудному ребенку: "Сашка, бомбы летят, Сашка, бомбы летят". Но Галя больше всего боялась другой песни. Песни о Сталине. На протяжении трех лет ровно в 10 часов вечера по радио начиналась сводка Информбюро, после чего звучала песня: "О Сталине нашем родном и любимом прекрасную песню слагает народ...". Под эту мелодию немцы начинали бомбить Ленинград. Похоронные бригадиры...Они начали появляться в декабре - детские узенькие санки с полозьями, ярко окрашенные в красный или желтый цвет. Обычно их дарили на Рождество. Детские санки... Они вдруг появились повсюду. Они двигались к ледяной Неве, к больнице, к Пискаревскому кладбищу. Монотонный скрип полозьев пробивался через свистящие пули. Этот скрип оглушал. А на санках - больные, умирающие, мертвые... Страшнее всего было в прачечной, куда складывали трупы, и в больнице, куда могли лишь дойти. Зимой трупы были везде. Когда первый раз Галя увидела грузовик, доверху набитый трупами, она закричала: "Мама, что это? Вроде люди?! Они шевелятся!". Нет, они не шевелились. Это от сильных порывов ветра качались свесившиеся руки и ноги. Постепенно глаз привык к обледенелым мертвецам. Каждый день специальные похоронные бригады прочесывали подъезды, чердаки, подвалы домов, закоулки дворов и вывозили трупы на ближайшие кладбища. В первые два года блокады погибли почти все 14-15-летние подростки. Галя знала все подробности захоронения от друга отца - Штефана. По национальности он был немец, но всю жизнь прожил в Ленинграде. Во время блокады его приняли в похоронную бригаду. Как-то девочка увязалась за ним на работу... В районе Пискаревского кладбища рыли огромный глубокий ров, складывали туда штабелями трупы, сверху прокатывали катком, опять складывали и опять прокатывали, и так несколько слоев. Потом засыпали землей. Часто длинные рвы готовили саперы, складывали туда трупы и взрывали динамитом. Зимой 1942 года на Волковом кладбище, на Большой Охте, на Серафимовском, Богословском, Пискаревском, "Жертв 9 января" и Татарском было вырыто 662 братских могилы, их общая длина составила 20 километров. В самом начале блокады еще существовали какие-то подобия гробов, потом стали заворачивать трупы в простыни, коврики, портьеры, на шее завязывали веревку и тащили до кладбища. Как-то Галя около своего подъезда споткнулась о маленький трупик, упакованный в оберточную бумагу и обвязанный обыкновенной веревкой. Позже у людей уже не осталось сил даже выносить труп из квартиры. - В прошлом году я была на Пискаревском кладбище, - говорит блокадница. - И одна женщина ставила свечку прямо на дороге. Ведь настоящие захоронения находятся в том месте, где сейчас асфальт. Это после войны уже все переиграли, сделали якобы могилы... Пока тысячи людей пухли от голода, другая тысяча наживалась на этом. До сих пор ходят слухи об искусственности блокадного голода. Работники молочной фабрики за стакан молока выручали золото, серебро, бриллианты. А молоко было всегда. Более предприимчивые люди организовали продажу так называемой "бадаевской земли", вырытой в подвалах сгоревших Бадаевских складов. Это была грязь, куда вылились тонны расплавленного сахара. Первый метр земли продавали по 100 рублей за стакан, земля, взятая поглубже, - по 50 рублей. А на черном рынке можно было купить килограмм черного хлеба за 600 рублей. На первый блокадный Новый год по детским карточкам Галя получила 25 граммов семги. - Тогда я попробовала эту рыбу в первый и последний раз. Больше, к сожалению, случая не было, - вздыхает она. А недавно Галина обратилась к милосердию новых русских, опубликовав в одной из столичных газет бесплатное объявление: "45 лет рабочего стажа, ветеран труда и войны хотела бы один раз наесться по-настоящему и сходить в оперный театр".

Михаэль ДОРФМАН

В этом году исполнилось 70 лет с начала 872-дневной блокады Ленинграда. Ленинград выстоял, но для советского руководства это была пиррова победа. О ней предпочитали не писать, а то, что было написано – пусто и формально. Позже блокада была включена в героическое наследие военной славы. О блокаде стали много говорить, но всю правду мы можем узнать лишь теперь. Вот только хотим ли?

«Здесь лежат ленинградцы. Здесь горожане - мужчины, женщины, дети. Рядом с ними солдаты-красноармейцы».

Хлебная карточка блокадника

В советское время я попал на Пискарёвское кладбище. Меня повела туда Роза Анатольевна, девочкой пережившая блокаду. Она принесла на кладбище не цветы, как принято, а кусочки хлеба. В самый страшный период зимы 1941-42 годов (температура упала ниже 30 градусов) выдавали 250 г хлеба в день на работника физического труда и 150 г — три тонких ломтика – всем остальным. Этот хлеб дал мне куда большее понимание, чем бодрые объяснения экскурсоводов, официальные речи, фильмы, даже необычно скромная для СССР статуя Родины-матери. После войны там был пустырь. Лишь в 1960 году власти открыли мемориал. И только в последнее время появились таблички с именами, вокруг могил стали сажать деревья. Роза Анатольевна тогда сводила меня на бывшую линию фронта. Я ужаснулся, как близко был фронт — в самом городе.

8 сентября 1941 года немецкие войска прорвали оборону и вышли в предместья Ленинграда. Гитлер и его генералы решили не брать город, а уморить его жителей блокадой. Это было частью преступного нацистского плана уморить голодом и уничтожить «бесполезные рты» — славянское население Восточной Европы — очистить «жизненное пространство» для Тысячелетнего Рейха. Авиации было приказано сровнять город с землей. Им не удалось этого сделать, как не удалось ковровым бомбардировкам и огненным холокостам союзников снести с лица земли германские города. Как не удалось с помощью авиации выиграть ни одной войны. Об этом следует подумать всем тем, кто раз за разом мечтает победить, не ступив на землю противника.

Три четверти миллиона горожан погибли от голода и холода. Это от четверти до трети предвоенного населения города. Это крупнейшее вымирание населения современного города в новейшей истории. К счёту жертв надо добавить около миллиона советских военнослужащих, погибших на фронтах вокруг Ленинграда, в основном в 1941-42 и в 1944 годах.

Блокада Ленинграда стала одним из крупнейших и жесточайших зверств войны, эпической трагедией, сравнимой с Холокостом. За пределами СССР о ней почти не знали и не говорили. Почему? Во-первых, блокада Ленинграда не вписывалась в миф о Восточном фронте с безбрежными снежными полями, генералом Зимой и отчаянными русскими, толпой шедшими на германские пулемёты. Вплоть до замечательной книги Антони Бивера о Сталинграде , это была картина, миф, утвердившийся в западном сознании, в книгах и фильмах. Главными считались куда менее значительные операции союзников в Северной Африке и Италии.

Во-вторых, и советские власти неохотно говорили о блокаде Ленинграда. Город выстоял, но оставались весьма неприятные вопросы. Почему такое огромное количество жертв? Почему германские армии вышли к городу так быстро, продвинулись так далеко вглубь СССР? Почему не была организована массовая эвакуация до того, как кольцо блокады замкнулось? Ведь германским и финским войскам понадобилось долгих три месяца, чтобы закрыть кольцо блокады. Почему не оказалось адекватных запасов продовольствия? Немцы окружили Ленинград в сентябре 1941 года. Руководитель партийной организации города Андрей Жданов и командующий фронтом маршал Климент Ворошилов, боясь, что их обвинят в паникёрстве и в неверии в силы Красной армии, отказались от предложения председателя комитета продовольственно-вещевого снабжения РККА Анастаса Микояна обеспечивать город запасами еды, достаточными для того, чтобы город пережил долгую осаду. В Ленинграде была развёрнута пропагандистская кампания, обличающая «крыс», бегущих из города трёх революций вместо того, чтобы его защищать. На оборонные работы были мобилизованы десятки тысяч горожан, они копали окопы, которые вскоре оказались в тылу врага.

После войны Сталин меньше всего был заинтересован в обсуждении этих тем. Да и Ленинград он явно не любил. Ни один город не чистили так, как чистили Ленинград, до войны и после неё. На ленинградских писателей обрушились репрессии. Ленинградская парторганизация подверглась разгрому. Руководивший разгромом Георгий Маленков кричал в зал: «Только врагам мог понадобиться миф о блокаде, чтобы принизить роль великого вождя!». Из библиотек изымались сотни книг о блокаде. Некоторые, как повести Веры Инбер, — за «искажённую картину, не учитывающую жизнь страны», другие – «за недооценку руководящей роли партии», а большинство – за то, что там были имена арестованных ленинградских деятелей Алексея Кузнецова, Петра Попкова и других, шедших по «Ленинградскому делу». Впрочем, и на них лежит доля вины. Закрыт был пользовавшийся огромной популярностью Музей «Героическая оборона Ленинграда» (с моделью булочной, выдававшей 125-граммовые хлебные пайки для взрослых). Многие документы и уникальные экспонаты были уничтожены. Некоторые, как дневники Тани Савичевой, чудом спасли сотрудники музея.

Директор музея Лев Львович Раков был арестован и обвинён в «сборе оружия с целью проведения террористических актов, когда Сталин приедет в Ленинград». Речь шла о музейной коллекции трофейного германского вооружения. Для него это было не впервой. В 1936-м его, тогда сотрудника Эрмитажа, арестовали за коллекцию дворянской одежды. Тогда к терроризму пришили ещё и «пропаганду дворянского образа жизни».

«Всею жизнью своею Они защищали тебя, Ленинград, Колыбель революции».

В брежневские времена блокаду реабилитировали. Однако и тогда не рассказали всю правду, а выдали сильно подчищенную и героизированную историю, в рамках строившейся тогда сусальной мифологии Великой Отечественной Войны. По этой версии люди умирали от голода, но как-то тихо и аккуратно, принося себя в жертву победе, с единственным желанием отстоять «колыбель революции». Никто не жаловался, не уклонялся от работы, не воровал, не манипулировал карточной системой, не брал взятки, не убивал соседей, чтобы завладеть их продуктовыми карточками. В городе не было преступности, не было чёрного рынка. Никто не умирал в страшных эпидемиях дизентерии, косивших ленинградцев. Это ведь так не эстетично. И, разумеется, никто не ждал, что немцы могут победить.

Жители блокадного Ленинграда набирают воду, появившуюся после артобстрела в пробоинах в асфальте на Невском проспекте, фото Б. П. Кудоярова, декабрь 1941 года

Табу было наложено и на обсуждение некомпетентности и жестокости советских властей. Не обсуждались многочисленные просчёты, самодурство, халатность и головотяпство армейских чинов и партийных аппаратчиков, воровство продовольствия, смертоносный хаос, царивший на ледовой «Дороге жизни» через Ладожское озеро. Молчанием были окутаны политические репрессии, не прекращавшиеся ни одного дня. Честных, невинных, умирающих и голодающих людей гэбисты волокли в Кресты, ради того, чтобы там они могли умереть скорей. Перед носом наступавших немцев в городе не прекращались аресты, казни и высылки десятков тысяч людей. Вместо организованной эвакуации населения, из города до самого закрытия блокадного кольца уходили составы с заключёнными.

Поэтесса Ольга Бергольц, чьи стихи, высеченные на мемориале Пискарёвского кладбища, мы взяли как эпиграфы, стала голосом блокадного Ленинграда. Даже это не спасло её престарелого отца-врача от ареста и высылки в Западную Сибирь прямо под носом наступавших немцев. Вся его вина была в том, что Бергольцы были обрусевшими немцами. Людей арестовывали лишь за национальность, религиозную принадлежность или социальное происхождение. В который раз гэбисты ходили по адресам книги «Весь Петербург» 1913 года, в надежде, что кто-то ещё уцелел по старым адресам.

В послесталинское время весь ужас блокады был благополучно сведён к нескольким символам — печкам-буржуйкам и самодельным лампам, когда коммунальное хозяйство перестало функционировать, к детским санкам, на которых отвозили в морг мертвецов. Буржуйки стали непременным атрибутом фильмов, книг и картин блокадного Ленинграда. А ведь, по свидетельству Розы Анатольевны, в самую страшную зиму 1942 года буржуйка была роскошью: «Никто у нас не имел возможности достать бочку, трубу или цемент, а потом уже и сил не имели… Во всём доме буржуйка была только в одной квартире, где жил райкомовский снабженец».

«Их имён благородных мы здесь перечислить не сможем».

С падением советской власти начала приоткрываться реальная картина. В открытом доступе появляется всё больше документов. Многое появилось в интернете. Документы во всей красе показывают гниль и ложь советской бюрократии, её самохвальство, межведомственную грызню, попытки свалить вину на других, а заслуги приписать себе, лицемерные эвфемизмы (голод называли не голодом, а дистрофией, истощением, проблемами питания).

Жертва «Ленинградской болезни»

Приходится согласиться с Анной Рид, что именно дети блокадников, те, которым сегодня за 60, наиболее ревностно защищают советскую версию истории. Сами блокадники были куда менее романтичны по отношению к пережитому. Проблема была в том, что они пережили настолько невозможную реальность, что сомневались, что их будут слушать.

«Но знай, внимающий этим камням: Никто не забыт и ничто не забыто».

Созданная два года назад Комиссия по борьбе с фальсификацией истории до сих пор оказалась лишь очередной пропагандистской кампанией. Исторические исследования в России пока не испытывают внешней цензуры. Нет запретных тем, связанных с блокадой Ленинграда. Анна Рид говорит, что в «Партархиве» довольно мало дел, к которым доступ исследователям ограничен. В основном это дела о коллаборационистах на оккупированной территории и дезертирах. Петербургских исследователей куда больше заботит хроническое отсутствие финансирования и эмиграция лучших студентов на Запад.

За пределами университетов и исследовательских институтов сусальная советская версия остаётся почти нетронутой. Анну Рид поразило отношение её молодых российских сотрудников, с которыми она разбирала дела о взяточничестве в системе распределения хлеба. «Я-то думала, что во время войны люди вели себя иначе, — сказала ей её сотрудница. — Теперь вижу, что везде то же самое». Книга критически относится к советской власти. Несомненно, там были просчёты, ошибки и откровенные преступления. Однако, возможно, без непоколебимой жестокости советской системы Ленинград мог бы и не выстоять, да и война могла быть проиграна.

Ликующий Ленинград. Блокада снята, 1944 год

Теперь Ленинград снова называется Санкт-Петербургом. Следы блокады видны, несмотря на отреставрированные в советское время дворцы и соборы, несмотря на евроремонты постсоветского времени. «Нет ничего удивительного, что русские привязаны к героической версии своей истории, — говорила Анна Рид в интервью. — Наши истории о «Битве за Британию» тоже не любят вспоминать о коллаборационистах на оккупированных Нормандских островах, о массовых грабежах во время немецких бомбардировок, об интернировании еврейских беженцев и антифашистов. Тем не менее, искреннее уважение памяти жертв блокады Ленинграда, где погиб каждый третий, означает правдивый рассказ их истории».