События октября 1917 года часто пытаются представить неким леворадикальным, авторитарным переворотом, осуществлённым против «молодой российской демократии». При этом могут и поругивать саму молодую демократию: дескать, была она слишком слабой и разболтанной. Такую и свергнуть оказалось легко. Да туда ей, собственно, и дорога, хотя большевики всё равно плохие.

Александр Фёдорович Керенский

Здесь очень много штампов, которые возникают от незнания некоторых вещей. Нет, не обязательно из того незнания, что отличает «двоечников» всех возрастов. Человек может быть вполне образованным и начитанным, искренне интересующимся своей страны, а вот схватывать картину в целом у него получается плохо. А без этого всегда будет происходить подпитка разного рода мифов и штампов. Попытаемся хотя бы «потеснить» некоторые из них.

Прежде всего надо отметить, что Временное правительство вовсе не было такой рыхлой и нерешительной коалицией, какой её иногда представляют. Хотя коалиционные кризисы имели место быть, но осенью 1917 года на властном Олимпе находилась либеральная хунта, пытающаяся всячески ограничить демократические институты. Речь идёт о так называемой Директории («Деловом кабинете»), который создал правый эсер Александр Керенский. Входило в неё пять человек: он сам, Алексей Никитин (меньшевик), Михаил Терещенко (беспартийный, крупный предприниматель), Александр Верховский (беспартийный), Дмитрий Вердеревский (беспартийный).

Керенский сделался одновременно и министром-председателем (премьером), и Верховным главнокомандующим, получив, по сути, диктаторские полномочия. Иосиф Сталин тогда иронически писал о «новой» власти: «Избранная Керенским, утвержденная Керенским, ответственная перед Керенским и независимая от рабочих, крестьян и солдат» («Кризис и Директория»). После образования Директории и сосредоточения полномочий Керенский взял, да и распустил Государственную думу, которую, между прочим, выбирали в отличие от его правительства. У нас очень любят поплакаться по поводу роспуска Учредительного собрания и о порушенной «легитимности». А вот про первый русский парламент и его легитимность почему-то не вспоминают.

Владимир Ильич Ульянов (Ленин)

Одновременно Керенский провозгласил в России республику, опять-таки без всяких там выборных органов, и потом уже упразднил Директорию, создав новое коалиционное правительство (туда входило 4 кадета и 2 прогрессиста). Правда, нечто подобное парламенту при нём всё-таки возникло. 14–22 сентября (27 сентября – 5 октября) в Петрограде прошло Всероссийское демократическое совещание. В нём приняли участие представители от Советов, профсоюзов, городских самоуправлений, земств, кооперативных организаций и других.

Большинство из 1000 делегатов являлось сторонниками Партии социалистов-революционеров (эсеров), но сильные фракции имели большевики и меньшевики. На совещании было принято решение создать так называемый Предпарламент (Всероссийский демократический совет, Временный совет Российской республики). Причём вначале предполагалось, что правительство будет подотчётно этому выборному органу. Однако затем из проекта резолюции положение о подотчётности выкинули, а сам Предпарламент преобразовали в совещательный орган при правительстве. Такой вот «демократический» кульбит. Более того, потом состав этого Предпарламента, который правильно было бы назвать «недопарламентом», изменили - сверху. «Временные» включили туда кадетов и представителей торгово-промышленных организаций. Большевики вначале участвовали в работе ВСР, но после всё-таки вышли оттуда, взяв курс на передачу власти Советам рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

Надо сказать, что Временное правительство попыталось подмять под себя и местные власти. Вначале сделали ставку на председателей губернских земских управ. Они должны были занять места губернаторов. Однако потом власть «подарили» губернским комиссарам, назначаемым сверху. Те, правда, должны были назначаться по согласованию с органами самоуправления, но этот фиговый листок никого не обманул.

Уж на что куцым был Предпарламент, но даже и он в конце концов взбунтовался против Керенского и его хунты. Вечером 24 октября состоялась сессия, на которой выступил один из лидеров меньшевиков Фёдор Дан. Он выразил полное несогласие с большевиками, хотя в то же самое время особо подчеркнул: конфликт между властью и левыми радикалами должен быть урегулирован исключительно мирными средствами. Иначе победят радикалы правые, чего нельзя допустить ни в коем случае. И, безусловно, необходимо вплотную заняться социальными преобразованиями, выполняя чаяния масс, идущих за большевиками. Левые силы (эсеры, меньшевики) предложили Предпарламенту резолюцию, содержащую довольно-таки жёсткую критику в адрес правительства.

В ней требовалось немедленно провозгласить программу «земли и мира», а также создать Комитет общественного спасения. По замыслу творцов резолюции, он должен был состоять из представителей Советов и городских самоуправлений, действующих в тесном контакте с правительством. Резолюция была принята, но Керенский и его министры послали Предпарламент куда подальше, ещё раз проявив свой недюжинный демократизм.

2. ВЗЛЁТ И ПАДЕНИЕ ЭСЕРОВ

С «демократизмом» Временного правительства мы разобрались. Теперь стоит коснуться вопроса о «леводемократической альтернативе» большевизму - об эсерах и меньшевиках. Их часто позиционируют как партии «демократического социализма», которые могли бы провести Россию между Сциллой большевизма и Харибдой либерализма. И действительно, потенциал у этих партий имелся. Особенно впечатляющим выглядит взлёт эсеров, произошедший после Февральской революции. Летом 1917 года численность их партии достигла 1 млн членов - это был пик популярности социалистов-революционеров, самой влиятельной неонароднической силы в стране.

Однако период подъёма весьма быстро сменился периодом упадка. Эсеры получили поддержку большинства, но так и не смогли ею воспользоваться. Для этого нужно было выполнить как минимум два условия. Во-первых, придерживаться идейно-политических основ, а во-вторых, поддерживать организационно-политическое единство. И вот с этим у эсеров было очень плохо. Они попали в идейную зависимость от меньшевиков и фактически отказались от своей народнической основы. Как известно, народники были против того, чтобы проходить фазу капиталистического развития, считая, что у России существуют самобытные институты (община и артель), необходимые для социалистической реорганизации.

Это положение подверглось абсолютной ревизии, и в 1917 году эсеры стояли на позициях ортодоксального российского марксизма (меньшевизма), согласно которому капиталистический путь нужно пройти до конца. Показательно, что сами меньшевики были, мягко говоря, не очень-то популярны. И это показали итоги выборов в Учредительное собрание, на которых они получили всего 2,1% (тогда как большевики 24,5%). То есть сама идея социал-реформистского пути развития успехом не пользовалась. Эсеров же поддерживали как революционно-социалистическую партию, каковой она к тому времени не являлась. Вот почему они так быстро растратили весь свой огромный политический капитал и не смогли стать альтернативой большевизму.

Весной 1917 года Петроград захлестнули митинговые страсти

«Исторический» парадокс: большевики-марксисты были намного ближе к народничеству, чем сами эсеры. Они не собирались держаться за институты буржуазной демократии и идти путём длительного реформирования капитализма. Кстати, Владимир Ленин не был на первых порах сторонником форсированного строительства социализма (о чём ещё будет разговор). Он выступал за то, чтобы совершить (точнее, завершить) буржуазно-демократические преобразования в условиях власти Советов, избираемых (с возможностью отзыва) от предприятий, воинских частей и т.д. Тем самым предполагалось начать путь к социализму.

Но вернёмся к эсерам. Помимо идеологического ревизионизма для них был характерен потрясающий организационный раздрай. В партии существовало несколько ожесточённо спорящих друг с другом течений.

Выделяют правых эсеров (Николай Авксентьев, Екатерина Брешко-Брешковская), центристов (Семён Маслов, Виктор Чернов) и левых (Мария Спиридонова, Борис Камков). (К слову, эсеровский центр фактически тоже был расколот - на лево- и правоцентристов.) Причём поначалу в авангарде раскольничества стояли именно правые. Так, 16 сентября они опубликовали воззвание, в котором обвинили ЦК ПСР в пораженчестве. Правые призвали своих сторонников создавать объединения на местах и быть готовыми к проведению отдельного съезда. Более того, они захотели создать в ряде губерний свои собственные избирательные списки.

Получается, что значительная часть эсеров была готова к практически всемерной поддержке либеральной хунты Керенского, раскалывая в то же самое время свою же собственную партию.

Обособлялась и левая часть партии, к чему её активнейшим образом подталкивали. Сама фракция возникла ещё на III съезде в конце мая - начале июня 1917 года. Тогда она раскритиковала партийное руководство за «перемещение центра опоры партии на слои населения, по классовому характеру своему или уровню сознательности не могущие быть действительной поддержкой политики истинного революционного социализма». Левые потребовали передать землю крестьянам и власть Советам. И тогда ЦК вполне по-«демократически» запретил им выступать с критикой решений съезда. А 29–30 октября левых просто исключили из партии, целиком распустив петроградскую, воронежскую и гельсингфоргскую организации. И только после этого левые приступили к формированию собственных партийных структур и стали готовить отдельный съезд.

Кстати, вот весьма любопытный момент. В распущенной петроградской организации ПСР левых поддерживали 40 из 45 тыс. членов. Вдумаемся: левые составляют меньшинство в партии, однако за ними идут практически все столичные социалисты-революционеры! Это ли не показатель мощнейших разрушительных процессов и перекосов, имеющих место быть в этой гигантской, но крайне рыхлой партии?

Можно ли было не допустить революцию? В какой момент она стала уже совершенно неизбежной? А если удалось бы ее не допустить, то что было бы дальше? Насколько отличался бы такой мир от нашей реальности? По просьбе «Фомы» историки и публицисты, занимавшиеся тем периодом, пытаются представить, мог бы 1917-й год в России пройти по-другому.

Владимир Лавров, доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института российской истории РАН

Две альтернативы 1917 году

Точку невозврата Россия прошла 1 марта 1881 года. В этот день утром император Александр II подписал указы о создании двух частично избираемых представительных органов власти с совещательными полномочиями (Государственного Совета и Особой комиссии). При этом император сказал, что сделал шаг к конституции.

До конституции, конечно, предстоял еще длинный путь. Но на первый шаг выдающийся император решился и намеревался двигаться в этом направлении. То есть формирование представительного общественного строя, соответствующего буржуазно-рыночной экономике, было начато сверху законной властью, что является самым безболезненным и плодотворным вариантом. Наступал новый этап в развитии реально происходящей буржуазной революции с демократической перспективой, которую император начал в 1861 году отменой крепостного права, затем созданием независимого суда, развитием местного самоуправления, ограничением цензуры и др.

Однако днем 1 марта 1881 года император был убит народовольцами, стремившимися спровоцировать социалистическую революцию. А новый император Александр III под давлением своего учителя К. П. Победоносцева не опубликовал уже подписанные указы, то есть они не вступили в силу.

Теоретически историческое время не было потеряно до конца ХIХ и, возможно, еще до начала первой русской революции - 9 января 1905 года. Однако и император Николай II до октября 1905 года находился под влиянием своего учителя Победоносцева, а главное - ни Александр III, ни Николай II не считали, что Россия, как и другие европейские страны, должна пойти по пути буржуазно-демократического развития. Александр III и Николай II были достойными и искренне верующими людьми, но они не очень-то даже задумывались о такой перспективе. И Государство Российское шло к катастрофе, это даже чувствовалось в общественной атмосфере многими современниками в конце ХIХ - начале ХХ веков.

Альтернативой революциям 1917 года было жесткое подавление Февральской революции. После такого подавления страна оказалась бы в числе победителей в Первой мировой войне, получила бы Константинополь, Босфор и Дарданеллы в соответствии с договорами с Великобританией и Францией, продолжилось бы успешное экономическое развитие России. В целом она стала бы самой мощной военно-экономической державой в мире. Не было бы ни красного террора, ни ГУЛАГа, ни насильственной коллективизации, и, вполне возможно, мощной России удалось бы предотвратить Вторую мировую войну.

Но для этого главе государства требовалось проявить предельную решительность, взять на себя всю ответственность за кровавое усмирение в Петрограде, а не посылать с карательной экспедицией генерала Н. И. Иванова (он просаботирует приказ государя). Император Николай II по своим личностным качествам не был способен справиться с Февральской революцией, а был способен сам стать страстотерпцем, святым.

Ярослав Леонтьев, доктор исторических наук

Перемены были неизбежны. Но какие?

Альтернатива есть всегда. Но боюсь, что после 10 февраля 1917 года ее уже не было. В этот день председатель Государственной Думы Михаил Родзянко в последний раз побывал у Николая II в Царском Селе со своим «всеподданнейшим докладом». В частности, он сказал: «Уже многое испорчено в корне и непоправимо, если бы даже к делу управления были привлечены гении. Но, тем не менее, смена лиц и не только лиц, а и всей системы управления, является совершенно настоятельной и неотложной мерой… Правительство все ширит пропасть между собой и народным представительством. Министры всячески устраняют возможность узнать Государю истинную правду…». Напоследок между ним и Николаем II состоялся такой диалог: «Ваше Величество, я ухожу в полном убеждении, что это мой последний доклад Вам». - «Почему?» - «Я полтора часа Вам докладываю и по всему вижу, что Вас повели на самый опасный путь… Вы хотите распустить Думу, я уже тогда не председатель, и к вам больше не приеду. Что еще хуже, я вас предупреждаю, я убежден, что не пройдет трех недель, как вспыхнет такая революция, которая сметет Вас, и Вы уже не будете царствовать». - «Откуда Вы это берете?» - «Из всех обстоятельств, как они складываются. Нельзя так шутить с народным самолюбием, с народной волей, с народным самосознанием, как шутят те лица, которых вы ставите. Нельзя ставить во главу угла всяких Распутиных. Вы, государь, пожнете, то, что посеяли». - «Ну, Бог даст». - «Бог ничего не даст, Вы и Ваше правительство все испортили, революция неминуема».

Михаил Владимирович Родзянко не был пророком, просто он знал о существовании заговора с участием думцев и генералов, которые ждали лишь отъезда царя из столицы в Ставку, где и планировали совершить дворцовый переворот. Но он, скорее всего, по личному убеждению, пытался дать императору последний шанс. Возможно, это и было одной из альтернатив: решающие перемены в правительстве, примирение царя с Думой, освобождение арестованных общественников - и уличный пар был бы выпущен патриотическими манифестациями вместо беспорядков. Но Николай II так не мог, разумеется, поступить, потому что иначе ему пришлось бы переступить через самого себя. Потом он довольно неожиданно уехал в Могилев 22 февраля, буквально накануне начала уличных выступлений в честь международного женского дня по старому стилю. Нарочно не придумаешь!

Не исключено, что решительные меры в соединении с четкой координацией со стороны самого царя еще могли спасти сложившееся положение. Увы, самодержец был слеп. Даже 27 февраля, получив от Родзянко телеграмму: «Положение серьезное. В столице анархия. Правительство парализовано… Части войск стреляют друг в друга. Необходимо немедленно поручить лицу, пользующемуся доверием страны, составить новое правительство. Медлить нельзя. Всякое промедление смерти подобно. Молю Бога, чтобы в этот час ответственность не пала на венценосца», - Николай II сказал министру двора Фредериксу: «Опять этот толстяк Родзянко мне написал разный вздор, на который я ему не буду даже отвечать».

Так что детерминированной была не сама катастрофа и гибель монархии, а перемены в управлении страной и армией, с участием Николая II или при отстранении оного, и не исключено, что политэмигранту Ульянову и дальше пришлось бы развлекать швейцарскую левую молодежь байками о грядущей лет этак через «дцать» социальной революции. Ведь на поверку «вождь мирового пролетариата» тоже не был в курсе готовящегося переворота. В отличие от генерала Алексеева, фильтровавшего, как полагают историки, поступавшие в Ставку телеграммы. В итоге произошло то, что произошло.

Генерал Дубенский с грустью отметил, что царь отрекся от престола, «как сдал эскадрон». Вот и записи в дневнике Николая II говорят сами за себя. В роковое 2 марта: «…В час ночи уехал из Пскова с тяжелым чувством пережитого. Кругом измена и трусость, и обман!». А уже на другой день: «Спал долго и крепко… Читал много о Юлии Цезаре… В Петрограде беспорядки прекратились - лишь бы так продолжалось дальше». Не было бессонницы и на другой день. Думаю, что тут проявились не железная выдержка и не цинизм, а, наоборот, великопостное смирение, упование на Провидение Господне и соразмерение отречения с покаянием, мол, так угодно Богу и Родине.

Желание Смуты

«…Р[оссия] на краю пропасти. Каждая минута дорога. Все это чувствуют и задают вопросы: что делать? Ответа нет». Эта запись появилась в записной книжке историка Ключевского весной 1898 года. Ещё не было войны, ни Русско-японской, ни тем более Первой мировой, ещё не было Государственной думы, Распутина, запасных полков Петроградского гарнизона. И большевиков как таковых тоже не было. А проблемы, угрожающие бытию России, как видим, уже были.

Но «что делать» действительно никто не знал, Ключевский прав. Феноменальная неадекватность российской элиты составляла главную, причем принципиально неразрешимую проблему. Либеральная бюрократия упорно продвигала страну навстречу политическому краху. А либеральная общественность пыталась ускорить этот процесс. На последнем этапе к паралитикам власти присоединились эпилептики революции. О том, что первые и вторые суть близкие родственники, что русский либерал взрастил русского революционера, написал Достоевский в романе «Бесы». Его пророчество о русской революции сбылось. Стало быть, уже в 1871 году было ясно, что дело идет к худу. И впоследствии, вплоть до самого обвала русская литература продолжала ставить русской жизни безошибочный диагноз. «Главное - перевернуть жизнь, а все остальное - не нужно», - эти слова одного из героев рассказа Чехова «Невеста» (1903) выражают общее катастрофическое настроение времени.

К 1917 году это настроение пронизало не только общество, оно распространились на весь правящий слой, всю элиту, придворные круги. Все привыкли жить в атмосфере презрения к русской власти. И к русской жизни, якобы испоганенной этой властью. И потому в решающий момент никто не двинулся с места, никто не попытался исполнить свой долг, свои прямые обязанности - обуздать беззаконных похитителей власти. Историческая Россия сдалась без борьбы, «слиняла в три дня».

И тогда открылась главная опасность, главная угроза, тяжелейшая и застарелая болезнь русской цивилизации - Смута. Февральский переворот, устранение державного лица разрушили последнюю преграду, оберегавшую русскую жизнь от лавинообразного распада и разложения. Начались массовые убийства офицеров, погромы дворянских усадеб, церквей и монастырей. Теперь страну невозможно узнать. В одночасье отменены красота и человечность русской жизни. Точнее сказать, не отменены, а вытеснены, заслонены злобой, яростью и кровью. Это то, к чему с начала войны призывал и о чем мечтал русский политэмигрант Ленин: «Превратить войну империалистическую в войну гражданскую».

Теоретически предвидеть подобное развитие событий было возможно. Разрушительная энергия Смуты копилась давно, задолго до катастрофы 1917 года. Точкой невозврата стали, очевидно, либеральные реформы 1860-х годов. Эти реформы обострили все русские противоречия, завершили культурный раскол нации и поколебали основу - культурно-нравственную систему страны. Такой ценой внедрялся либеральный проект. Нечто принципиально иное, благотворное и оздоравливающее, то есть проект национальный, в ту пору было просто-напросто «некем взять». Кстати, и сегодня тоже - «некем».

Дмитрий Володихин, доктор исторических наук

Альтернатива была

Я не думаю, что катастрофа 1917 года - а я рассматриваю ее «слитно», то есть Февраль и Октябрь как две стадии одного явления, - явление, абсолютно детерминированное всем ходом развития нашей страны. Более того, я совершенно уверен, во-первых, в том, что у России могло быть иное, не столь несчастливое и не столь кровавое будущее, если бы она счастливо преодолела кризис 1917 года; и, во-вторых, в том, что этот кризис превратился в катастрофу в очень значительной степени под действием внешних факторов, а не внутренних.

Да, у России на тот момент была чрезвычайно развращенная, бездеятельная и необыкновенно самоуверенная политическая элита, в составе которой не так-то просто отыскать человека дела, энергичного «специалиста», но с избытком хватало корыстолюбцев, утопистов, пустых прожектеров, политических радикалов, бездумно верующих в свои разрушительные идеалы. Думается, резкая смена состава политической элиты, совершенная «сверху», то есть своего рода «очищение», инициированное самим монархом, могла бы оздоровить ситуацию и дать России хороший шанс избежать социального катаклизма. Кое-что в этом направлении делалось. Однако условия войны, а также подрывные действия наших оппонентов по мировому вооруженному противостоянию ускорили процессы распада, слома, сделали ситуацию более хрупкой, а механизмы власти менее резистентными.

«Верхи» элементарно не успели… Но неправильно было бы сваливать на них вину за свершившуюся катастрофу: они хотя бы честно боролись с нарастающим валом проблем, стремясь затормозить его развитие в опасную сторону.

Выход России из войны в стане победителей, да еще при сохранении монархии и сильной Церкви, мог бы привести экономическое состояние страны на принципиально иной, более высокий уровень, а ее благотворное влияние на мироустройство сделалось бы препятствием к падению цивилизации в новую мировую войну.

Уничтожение самодержавия и монархических партий, служив­ших противовесом мощным социалистическим партиям, а также вовлечение в политику широчайших масс - все это в условиях культурного и частично политического отчуждения верхов и низов и охватившего общество революционного возбуждения, привело в 1917 году к колоссальному усилению социалистических партий.

Особенно бурно росла партия социалистов-революционеров. В нее записывались порой целыми деревнями, а в армии - ротами. По разным оценкам, численность партии составляла от 400 тыс, до 1200 тыс, человек. ПСР привлекала крестьян радикальной аграрной программой, близкой российским традициям революци­онной идеологией и ореолом героических борцов с самодержави­ем за «землю и волю». По многим важным проблемам эсеры негласно признавали «идейную гегемонию» меньшевиков.

Быстро росла и численность меньшевиков. В апреле-мае она приближалась к 100 тыс., а к осени превысила 200 тыс, человек. Партия оставалась раздробленной на две относительно самостоя­тельные фракции; меньшевиков-интернационалистов во главе с Ю. О. Мартовым и оборонцев (А. Потресов, А. Церетели).

В основе политической доктрины меньшевиков и эсеров в 1917 году. лежал тезис о неготовности России к социализму. Поэтому они выступали за сотрудничество с либеральной буржуазией и «условную» поддержку Временного правительства, из-за боязни разрыва с буржуазией соглашались на отсрочку важнейших об­щественных преобразований и пытались осуществить лишь час­тичные, компромиссные реформы.

Весной-летом 1917 г. сохранялся примерный паритет числен­ности большевиков и меньшевиков. Число большевиков к маю возросло до 100 тыс., а к августу до 200-215 тыс. человек. После Февраля российские большевики «поправели», по многим вопросам встав на позицию меньшевиков. Они присоединились к формуле условной поддержки Временного правительства и ока­зания на него давления с целью заключения мира и развития революции. В партии наметилась явная тенденция к организацион­ному слиянию с меньшевиками. Но приезд Ленина в Петроград 3 апреля положил конец этим колебаниям.

Учитывая доверие масс Временному правительству, Ленин выдвинул тактику мирного перехода ко второму, социалистическо­му этапу революции путем перехода всей власти Советам и разъяснения народу «империалистической сущности» Временного правительства и продолжавшейся войны. В отличие от других политиков Ленин предложил курс не на общественно-политиче­скую консолидацию, а на раскол общества, на установление приоритетов пролетариата и его партии. Не случайно ленинский курс не был поддержан даже руководством большевиков, часть которых считала буржуазно-демократическую революцию в Рос­сии не законченной. Но уже в конце апреля, оперевшись на «унтер-офицерский» слой партийцев, который был более тесно связан с революционизированными массами, Ленин сумел «пере­играть» «старых» большевиков и убедить партию в правоте своих взглядов. 20 апреля ЦК РСДРП (б) на экстренном заседании приняло резолюцию, в которой подчеркивалось, что несмотря на персональные перемещения Временное правительство сохраняет «империалистический характер», а демократический мир может быть обеспечен только после перехода власти к революционному пролетариату и солдатам в лице Советов.

Если большевистский ЦК открыто призвал к массовым прояв­лениям протеста, то лидеры умеренных социалистов продолжали политику компромисса. Однако сотрудничество с либералами на высшем уровне в конечном счете нанесло огромный ущерб попу­лярности меньшевиков и эсеров, подорвало их образ «защитников интересов трудящихся». Этот тактический промах фактически сделал их заложниками терявшего популярность Временного пра­вительства.

В условиях усиливавшейся радикализации масс большевики с их популистскими, простыми решениями стоявших перед страной проблем, классовой заостренностью пропаганды постепенно на­чинали прибретать популярность. В июне на их сторону перешли фабзавкомы, увеличилось их представительство в Советах, хотя умеренные социалисты по-прежнему преобладали в них.

Последний месяц двоевластия подтвердил эту наметившуюся тенденцию в социалистическом лагере. Проходивший 3-24 июня I Всероссийский съезд Советов отразил подавляющее превосход­ство меньшевиков и эсеров. Из 777 делегатов съезда, заявивших о своей партийности, присутствовало 290 меньшевиков, 288 эсеров и 105 большевиков. По всем пунктам съезд принял меньшевистско-эсеровские решения, в том числе о доверии Вре­менному правительству и поддержке наступления на фронте. «Внизу» же принимались другие резолюции. Несмотря на предло­жение меньшевиков провести 18 июня демонстрацию в поддер­жку Временного правительства и решений съезда в Петрограде и ряде других мест выступления прошли в основном под большеви­стскими лозунгами «Долой войну», «Долой 10 министров-капита­листов», «Вся власть Советам». Сохраняя преобладание в органах власти, умеренные начинали терять поддержку масс.

После июльских событий левый фланг российской социал-де­мократии еще более радикализировался. Ленин приходит к выво­ду, что двоевластие кончилось, Временное правительство победи­ло, а Советы превратились в «фиговый листок контрреволюции». Поэтому необходимо временно снять лозунг «Вся власть Сове­там», очистить Советы от контрреволюционных элементов и гото­вить силы к социалистической революции. После многочисленных дискуссий VT съезд партии, проходивший полулегально 26 июля- 3 августа, утвердил ленинские тактические установки, означавшие крутой поворот в политике.

Центр же - меньшевики и эсеры - испытывал все возраста­ющую идейную и организационную раздробленность, Большинст­во меньшевиков во главе с Церетели в основном одобрили дейст­вия Временного правительства во время июльских событий и выступили за дальнейшее сотрудничество с либеральной буржуа­зией, за сплочение всех сил на борьбу с «контрреволюцией и анархией». В то же время Мартов еще во время июльского кризиса выступал за создание однородного социалистического правитель­ства. Поддержка действий Временного правительства лидерами эсеров также вызвала неоднозначную реакцию в партии, способ­ствовала дальнейшей поляризации партийных сил, усилению на местах левоэсеровских организаций, нередко блокировавшихся с большевиками.

В целом в этот период намечается тенденция к некоторому падению популярности умеренных социалистов. Их приверженность принципам демократии и сотрудничеству с буржуазией требовала компромиссов, классовой консолидации, Однако по мере обострения ситуации в стране эта политика все более теряла под собой почву и подвергалась критике как справа, так и слева, поскольку не могла удовлетворить полностью интересы ни одной из социальных групп и требовала от них лишь взаимных уступок и терпения. Рост численности меньшевиков к осени 1917 г. практически прекратился.

Разгром корниловщины привел к резкому изменению соотно­шения сил в стране. Под влиянием этих событий ЦК меньшевиков и эсеров выступили против участия кадетов во Временном прави­тельстве. Однако большинство лидеров этих партий по-прежнему выступали против однородного социалистического правительства и склонялись к коалиции с цензовыми элементами.

Небывалый рост популярности большевиков после разгрома корниловского мятежа выразился в значительном, в 1,5 раза, увеличении их численности и большевизации Советов. За первую половину сентября резолюцию большевиков с отказом от любых коалиций с кадетами и цензовыми элементами и с переходом власти в руки представителей революционных рабочих и крестьян поддержало 80 Советов крупных и средних городов.

Ленин увидел в этих событиях уникальную возможность воз­обновления мирного развития революции. В начале сентября он предложил заключить соглашение с меньшевиками и эсерами с тем, чтобы они сформировали правительство, ответственное перед Советами, а большевики отказались от курса на немедленный захват власти.

Однако лидеры меньшевиков и эсеров отказались от предло­женных Лениным условий. В совокупности с быстрой радикализацией масс это побудило вождя большевиков вскоре отказаться от предложенного компромисса. Уже 15 сентября в письмах в ЦК он потребовал немедленно, не дожидаясь окончания работы Де­мократического совещания, на котором и планировал обнародо­вать свои предложения, взять курс на вооруженное восстание, ЦК отверг ленинский ультиматум и постановил сжечь 9 из 10 экзем­пляров его писем, чтобы они не попали в руки рабочих и не вызвали раскол среди партийцев.

В большевистском.штабе сложилось три точки зрения по вопросу о перспективах дальнейшего развития событий. Л. Троц­кий и его сторонники надеялись, что II съезд Советов мирно возьмет власть в свои руки, и разгон Временного правительства таким образом будет не только санкционирован, но и превратится просто в «технический» вопрос. Правые большевики (Каменев, Рыков, Ногин) ориентировались на создание правительственной коалиции из социалистических партий, сформированной на базе не только Советов, он и иных организаций. Ленин считал, что необходимо провести восстание до II съезда Советов. Будучи неуверенным в том, что большевики получат на съезде большин­ство и что съезд примет их решения, он хотел поставить его перед свершившимся фактом захвата большевиками власти.

В ответ на несогласие ЦК с его позицией Ленин 29 сентября прибегнул к ультиматуму и пригрозил выйти из состава ЦК и «оставить за собой свободу агитации в низах и на съезде партии». Жесткость позиции Ленина и недовольство столичных большеви­ков, узнавших о ленинских письмах и замалчивании их ЦК, подтолкнули большевистских лидеров к пересмотру своих пози­ций. Вопрос о вооруженном восстании был решен 10 октября на заседании ЦК РСДРП (б). За исключением Каменева и Зиновьева остальные большевистские вожди согласились с предложением Ленина начать подготовку вооруженного восстания.

Организацию восстания взял на себя созданный 12 октября по инициативе Петросовета Военно-революционный комитет. На очередном заседании ЦК 1 6 октября Ленин вновь повторил свои аргументы в пользу немедленной организации восстания. Он от­метил, что нельзя руководствоваться изменчивыми настроениями масс и они ждут от большевиков решительных действий, что на стороне революционной России будет вся пролетарская Европа, а так как буржуазия хочет сдать Питер немцам, то откладывать восстание нельзя.

Последний шанс «увести» Россию от однопартийной диктату­ры не был использован на II съезде Советов. Возможность фор­мирования коалиционного социалистического правительства ре­ально существовала в начале работы съезда, но в который раз идейные разногласия и личные амбиции были принесены в жертву общегосударственным интересам, и после ухода меньшевиков со съезда и отказа левых эсеров войти в правительство большевики утвердили свое Временное (до созыва Учредительного собрания) рабоче-крестьянское правительство - Совет Народных Комисса­ров (СНК). Съезд избрал новый состав ВЦИК в составе 62 большевиков, 29 левых эсеров, 6 меньшевиков-интернационали­стов. Председателем ВЦИК стал Каменев.

Введение

Уже несколько поколений задаются вопросом: была ли социалистическая революция 1917 года неизбежной и был ли у России выбор пути развития? Этот вопрос тем более актуален, что в данный момент Россия переживает переходный период, закономерности которого во многом схожи с ситуацией 1917 года; сходство - в переходном характере этапа, в неустойчивом состоянии общества, в противостоянии политических сил, в социальном расслоении.

Как и с 1917 году, перед страной стоит выбор между конструктивным ходом развития и дальнейшим усугублением противостояния в обществе, чреватым грозно вырисовывающейся перспективой гражданской войны.

Поэтому попытка анализа политической ситуации, событий, расстановки и действий политических сил времени революции - факторов, приведших к братоубийственной войне, стала темой моей работы. Очень долгое время при советской власти на массовом уровне история преподавалась однобоко: мы очень много знали о победившем левом блоке во главе с большевиками, хотя и неточно, и приукрашено, и очень мало о проигравшем правом, который преподносился массовому сознанию в образе "врага".

В.И.Ленин сказал: "Революция и контрреволюция - одно целое общественное движение, развивающиеся по своей внутренней логике... Революция без контрреволюции не бывает и не может быть". Из этого следует, что изучать контрреволюцию не менее важно, чем революцию.

октябрський вооруженный восстание совет

Осенний кризис 1917г. Была ли альтернатива Октябрю

Россия в начале XX в. находилась в состоянии глубокого общенационального кризиса, из которого можно было выйти либо путем реформ, либо в результате революционной смены модели общественного развития. Нежелание царского правительства проводить необходимые реформы подтолкнули нашу страну на путь революционных преобразований.

Революция, совершившаяся в Феврале 1917 г., была неизбежной и вызвана следующими причинами:

• · политический кризис, выражавшийся в том, что у власти находилось самодержавие, не имевшее опоры в обществе и отказывающееся проводить реформы;
• · глубокий экономический кризис, поразивший все отрасли экономики, в основе которого лежали незавершенная индустриализация и нерешенный аграрный вопрос;
• · значительный рост социальных противоречий в российском обществе;
• · длительная и неудачная война, обострившая все противоречия в российском обществе и значительно приблизившая революцию.

Февральская революция должна была решить важнейшие вопросы:

• - кому будет принадлежать власть;
• - кто будет распоряжаться землей;
• - как долго будет продолжаться война и многие другие.

Среди советских обществоведов, в том числе историков, единого мнения по вопросу: была ли в 1917 г. альтернатива Октябрю -- нет. Одни считают, что ее не существовало и не могло существовать, так как Октябрьская революция и переход к социализму были исторической неизбежностью, порожденной всем ходом общественно-исторического развития.

Другие полагают, что альтернативы не возникло из-за реального соотношения общественных сил: осенью 1917 г. решающий перевес был на стороне Советов, большевиков.

Третьи исходят из того, что только свержение буржуазии и переход к социализму открывали выход из глухого тупика, в котором оказалась Россия в 1917 г. вследствие отсталости, войны и разрухи, и позволяли разрешить в интересах большинства народа острейшие проблемы -- о мире, о земле, о национальном освобождении.

Если первая точка зрения воспроизводит, в сущности, наши прежние догматические стереотипы о «железной» непреложности действия общественных закономерностей, наперед исключающих иные варианты, кроме революционной развязки кризиса, то две последние кажутся мне основанными на различном понимании исторической альтернативы. Они, во всяком случае, не должны были бы вести к однозначному выводу об отсутствии в 1917 г. альтернативы Октябрю. (Для сравнения: общепринято и, по сути, бесспорно положение, что в нынешних условиях в нашей стране альтернативы перестройке нет. Но это вовсе не значит, что в реальной действительности нет иных вариантов развития.)

Читателю, вероятно, интересно будет узнать точку зрения зарубежных историков-немарксистов. Они начали разрабатывать вопрос об альтернативах Октябрю раньше нас и ведут исследования более активно. Делаются попытки воссоздать картину возможного развития России без Октябрьской революции и социализма. При этом за образец, как правило, берется «западный путь» капитализма и буржуазной демократии.

Историки-немарксисты в большинстве своем считают, что в 1917 г. не только была буржуазно-демократическая альтернатива социалистической революции, но более предпочтительны для России были бы капитализм и буржуазная демократия. Лишь отдельные американские исследователи видят в истории 1917 г. и другие упущенные возможности -- например, образование однородно социалистического правительства, составленного из большевиков, меньшевиков и эсеров. Надо заметить, что и известная часть советской интеллигенции, устав от наших догматических постулатов и победоносных схем, стала в годы застоя внимательнее вглядываться в предреволюционное прошлое и даже задним числом примерять к России западноевропейскую модель развития.

М.СОКОЛОВ: В эфире «Эха Москвы» программа «Цена победы. Цена революции», её ведет Михаил Соколов, и сегодня наш гость в студии из Петербурга - профессор, доктор исторических наук Петр Базанов, специалист по истории русской эмиграции. Мы поговорим о развилках в истории или об альтернативной истории (в некотором смысле о научной, но фантастике, обращенной в прошлое). Вот из художественной литературы мне вспоминается «Остров Крым» Василия Аксенова, еще такой фантастический роман «Гравилет «Цесаревич» Вячеслава Рыбакова, рисующий альтернативный мир, дух России (в первом случае) или другой России (во втором). Но вот я понимаю, что ученые тоже думают об этих развилках, о не реализовавшихся моделях развития и, по всей видимости, делают это для того, чтобы на материале прошлого понять настоящее или даже попытаться предугадать будущее развитие России. Но, Петр Николаевич, давайте мы пройдем, действительно, по прошлому. По нашему любимому периоду революционному, да и военному. Поскольку Первая мировая война продолжается в 17 году. Вот этот период - действительно, такая цепь интереснейших развилок и для меня первая – это отречение Николая II на станции Дно. Можем ли мы представить государя, высылающего прочь делегацию Шульгина из Петрограда, едущего к фронтовым частям? Что говорят об этом разнообразные мемуаристы (или люди в эмиграции вспоминали), упущенный ли это был шанс?

П.БАЗАНОВ: Боюсь, что нет. Дело в том, что Николай II лично и его ближайшее окружение настолько себя скомпрометировали в глазах даже ближайшего руководства, даже искренних его друзей, кто его неоднократно любил, жалел впоследствии и бил себя в грудь: «Что вот если бы он знал, как всё было бы в дальнейшем». Здесь альтернативы, на мой взгляд, быть не могло. К сожалению, Николай II должен был отречься, и отречься он должен был значительно раньше. Вот иное дело, что начинается дальнейшая история, более интересная. Эта власть берет, предположим, Михаила Александровича – его брата…

М.СОКОЛОВ: В роли регента, как по закону должно было быть.

П.БАЗАНОВ: В роли регента. И вот он как раз обращается к военным частям. В Петербурге не все довольны революцией, как-то удается удержать ситуацию на каком-то уровне. Но, скорее, исторические развилки происходят далее. Это, например, удается корниловский мятеж, Керенский НРЗБ.

М.СОКОЛОВ: А вы не торопитесь? Может быть, в апреле комендант Петрограда Корнилов просто арестовывает Совет во время патриотической демонстрации? Как Солженицын мечтал.

П.БАЗАНОВ: Боюсь, что нет. Боюсь, что здесь уже шла такая волна, которую этими частичными действиями было не остановить. Иное дело август. Знаменитый, так называемый, корниловский мятеж. Вот здесь, если бы Керенский не захотел в очередной раз (как это утверждали его противники) покрасоваться перед революционными войсками, возможно, что-то и изменилось. Но, тем не менее, все-таки я считаю, что до октября реальной остановки октябрьской революции (как мы её называем) не существовало. Все возможные альтернативы начинаются после октября 1917 года…

М.СОКОЛОВ: Я с вами все-таки поспорю. Ну вот смотрите, такой интереснейший момент, когда Троцкий, например, был арестован Временным правительством. Он мог бы и не выйти из тюрьмы, не возглавить Петроградский совет. Ленин был в подполье, его не очень слушались, и октябрьский мятеж мог не произойти.

П.БАЗАНОВ: Но октябрьский мятеж был, к сожалению, неизбежен. Потому что…

М.СОКОЛОВ: Раньше или позже?

П.БАЗАНОВ: Не товарищ Троцкий, не товарищ, скажем, Ленин - тогда товарищ Сталин. Не надо забывать, что среди большевиков были лидеры второго ряда, которые совершенно активно себя вели. У нас историография, естественно, сводила это к трем лицам. Троцкистская - к товарищу Троцкому, сталинская - к товарищу Сталину, ну а последующая хрущевско-брежневская (назовем её) - к товарищу Ленину. Вот тот человек, который реально сотворил революцию. Но не бывает революции по сотворению палочки. Революция - это всегда все-таки движение масс. Если революция не удалась, тогда мы ее называем иначе. Как ни жалко, но 17 год был именно революционным. Мы можем спорить, была ли отдельно февральская революция, октябрьская революция - это сливается в один процесс. Но при этом мы должны признать, что это революция, а не бунт, не мятеж и никакой другой термин. Кроме того, я бы все-таки с вами, Михаил, поспорил по поводу того, что избежность/неизбежность революции. Вот летом 17 года маленькая газета Алексея Суворина (одного из самых талантливейших российский журналистов) выкидывает компромат на большевиков. Не важно, что мы спорим до сих пор: были, не брали немцев, деньги не брали. Есть в средствах массовой информации такая информация, извините за каламбур. Решительные власти могут арестовывать всех, расстреливать, потом говорить: «Извините, мы ошиблись». Как у нас часто бывает. «Ну вот ошибочка вышла, простите нас».

М.СОКОЛОВ: Но власти были нерешительные.

П.БАЗАНОВ: Дело не в том, что власти были, а в том, что левые и социалисты грудью вставали на защиту большевиков и анархистов, всячески парализуя действия всех этих властей. Ну, корниловцы, там, правые элементы, там, самокатчики знаменитые, отбившие в июле 1917 года дворец Кшесинской, могли реально действительно что-то изменить. Но их действия… Тут же пришел бы приказ Петросовета насчет того: «Освободите данное здание и передайте его не, скажем, большевистской фракции, социал-демократической фракции, а межрайонной. А под видом межрайоновцев опять появились бы большевики. Вот не могу здесь я с вами согласиться, все-таки вот реальные изменения - это после октября 17 года. Революция должна была дойти до своего абсурда.

М.СОКОЛОВ: Хорошо. Ну, а если бы…

П.БАЗАНОВ: Точно так же французская дошла до периода якобинцев, а английская до периода индепендентов, то есть когда уже левее нас уже никто не может быть.

М.СОКОЛОВ: Подождите, Петр Николаевич, вот дошли мы до октября…

П.БАЗАНОВ: Так.

М.СОКОЛОВ: И сразу же после октября поворотный опять же пункт. Вот Краснов идет вместе с тем же Керенским, в конце концов. Войска на Петроград немного, но ведутся, и там вот, по-моему, командующий северным фронтом Черемисов блокирует все эти действия. Ну а если Керенский принимает жесткие решения, Черемисова арестовывают, казаки действительно грузятся там, как это было запланировано (это несколько дивизий), озлобленные фронтовики наводят порядок в Петрограде. Возможно? И что юнкера восстают?

П.БАЗАНОВ: Юнкера - это да. Юнкерский мятеж - это один из факторов. Но это уже после 25 числа, я помню.

М.СОКОЛОВ: Конечно.

П.БАЗАНОВ: Юнкерский мятеж - да. Большевики великолепно его спровоцировали, до того как появились казачьи части. И юнкерский мятеж - это первое кровавое подавление с использованием пушек, бронетранспортеров, броневиков (как тогда их называли). И начало коллективных арестов. Предварительно большинство юнкеров, кстати, отпустили. Но кого-то при этом и убили (кто реально принимал участие и кто не принимал). Да, здесь могло что-то получиться, но все равно страна еще не знала, что такое большевики. Вот это осознание началось где-то с мая - лета 18 года, когда началось всеобщее повстанческое движение. То есть в каждой деревне стали восставать против большевиков. Почему? Потому что большевики стали вести политику. Какую? Продолжали продразверстку. Брестский мир показал, что произошло в результате. Но вот мы говорим «мир», ну и к чему этот мир привел? То есть ни мира, ни войны, как говорил товарищ Троцкий - пламенный лидер большевиков. На самом деле война продолжается, но в то же время мир. Вот оккупированная Украина - там никакого мира нет. Там идут во всю боевые действия, партизанское движение. Немцы, которые думали, что для них будет Украина житницей, при помощи чего они разобьют войска на западном фронте, вынуждены туда все новые и новые части. Вы, конечно, мне скажете, что это части очень слабого качества, там 50-летние мужчины (а то и под 60 лет) или 16-летние мальчишки, но все равно это именно те части, которых не хватает на западном фронте. На мой взгляд, все-таки главная альтернатива начинается чуть попозже. Чуть-чуть.

М.СОКОЛОВ: Но, тем не менее, хочется пройти по пунктам. Я чуть вас верну назад. Хорошо. А вот все-таки в Москве было оказано достаточно серьезное сопротивление большевикам, бои шли неделю. Не могли опереться антибольшевистские силы на вторую столицу в тот момент?

П.БАЗАНОВ: Могли. Ну, давайте представим вариант: побеждают в Москве, провозглашают отдельное Временное правительство именно в Москве, Керенский туда приезжает, приезжает часть не арестованных политических лидеров России начала XX века, образуют новый Комитет защиты родины и свободы, новое Временное правительство в Москве. И что происходит? Части Балтийского флота, части Северного флота, части Западного флота верны по-прежнему большевикам. Они начинают перекидывать эти части, и начинается битва за Москву. Но вот в Киеве большевиков действительно выбили, как известно, в то же самое время. Но почему выбили? Потому что юго-западный фронт и румынский фронт не поддерживал большевиков. А здесь, как раз, северный, ближайшие фронты к Москве и Питеру поддерживают однозначно большевиков. Что, кстати, выразилось довольно объективно в голосованиях в Учредительное собрание. Ну, не на кого тут опереться, не на кого. Потому и белое движение началось. Потому что началась фильтрация, то есть как из этих частей вывести те элементы, которые настроены, скажем, консервативно и контрреволюционно, либо понимают революцию совсем не так.

М.СОКОЛОВ: А вот то же Учредительное собрание, которое вы упомянули: в конце концов, там тоже была развилка, когда эсеры из военной комиссии хотели вывести верные им части - Семеновский, по-моему, полк броневики - и перекрыть мирную демонстрацию. В конце концов, Учредительное собрание могло быть и не разогнано в таком варианте за один день. Это разве развилка нереализуемая?

П.БАЗАНОВ: Боюсь, что тоже нет. Ну, вывели бы они этот полк, ну там начались бои бы, балтийские матросы подтянули бы тяжелую артиллерию, разбили бы на улицах Петербурга… Петрограда, извините, тогда.

М.СОКОЛОВ: У нас январь - лед стоит.

П.БАЗАНОВ: Есть хорошая штука – ледокол, в 21 году тоже был лед. И тогда быстро, оперативно, чтобы с Васильевского острова - основного места питерского восстания 25 года (именно где начались массовые демонстрации, где женские демонстрации расстреливали из пулеметов, чтобы оттуда рабочие не переходили на петроградскую сторону, центральную часть Петербурга), ледоколами довольно все разбили. Кроме того, учтите, Первая мировая война: к 17 году мы, наконец, накопили то количество динамита и снарядов, которое нужно. Этот лед можно было очень легко взорвать, даже в питерский январский мороз. Это не представляет труда. Просто гражданская война началась бы на несколько месяцев раньше.

М.СОКОЛОВ: Я напомню, что в эфире «Эха Москвы» доктор исторических наук, профессор Петр Базанов. Мы говорим о разнообразных альтернативах времен революции и гражданской войны. Продолжаем наш разговор. Петр Николаевич, хорошо, давайте тогда к любимому вашему моменту. Появляется белое движение на юге, заключен Брестский мир. Что может произойти действительно к лету 18 года по другому сценарию, чем тот, который мы видели в учебнике?

П.БАЗАНОВ: Давайте. Три варианта, как могли развиваться события. Вариант №1: в Самаре собирается, наконец, комитет членов Учредительного собрания. Это не просто самарская Учредилка, как его называют, а действительно полномочное правительство, потому что большинство членов Учредительного собрания, кроме, конечно, большевиков, либо туда прибыли, либо написали письма о том, что они переуполномочивают свои делегированные народом полномочия конкретным людям. Все территориальные правительства практически признали власть Всероссийского комитета Учредительного собрания как законного правительства в Самаре. Подчеркну: не надо забывать, что Москва - временная столица. Официально столица все еще в Петрограде. Поэтому Самара точно так же, как Москва, в этом обстоятельстве тоже временная столица. То есть у нас редкий парадокс в истории: у нас две равнозначные столицы, причем в Самаре были созданы практически все внешние признаки власти вплоть до Книжной палаты.

М.СОКОЛОВ: Получается, что эта власть опирается на Чехословацкий корпус, который находится в России, а большевики опираются на латышских стрелков. Довольно забавная ситуация.

П.БАЗАНОВ: Не только на латышских стрелков. Большевики великолепно мобилизовали все те элементы, которые можно было мобилизовать в борьбе против тех же чехословаков. Например, австрийских и немецких военнопленных, которым не только популярно объяснили, что они воюют против мировой революции, но еще и то, что они воюют против сил, которые, несомненно, вольются в Антанту. Ну и немцы, естественно, здесь с австровенграми и турками стали принимать непосредственное участие в боях против чехословаков. Сам-то Чехословацкий корпус начался именно между драки между венграми и чехами. Это, скажем так, та последняя песчинка, которая образовала эту бурю.

М.СОКОЛОВ: Наступление.

П.БАЗАНОВ: Выступление, скажем так. Кроме того, на дорогах России (главным образом на Транссибе) где-то болтается миллион 100 тысяч китайцев, которых привезли в качестве подсобных рабочих в годы Первой мировой войны, потому что железнодорожники по понятным причинам ушли на фронта Мировой войны. В 17 году китайцы практически умирают с голоду, потому что работы нет. Государственных перевозок нет, железная дорога работает непонятно как, этих китайцев начинают мобилизовывать в Красную армию. Максимальное количество, которое называют, - это 900 тысяч человек. Вот с 18 года это все и началось. Конечно, китайцы в качестве войск - это очень плохая сила. Но в качестве заградотрядов и карательных отрядов они с этими функциями прекрасно справляются. Не надо забывать, что и среди балтийских матросов было довольно много эстонцев. Откуда эта краса и гордость нашей революции? Если латыши - их в отдельные части, то эстонцы все-таки вроде как на море живут, значит, их в балтийские матросы и надо образовывать. Например, знаменитый анекдот, который до сих пор исторический миф, что якобы немецкие войска, офицеры принимали участие в разгоне Учредительного собрания. Ничего подобного. Это просто матросы-эстонцы Балтийского флота переговаривались с латышскими стрелками, чтобы русские их не понимали, на другом иностранном языке, которым все владели - на немецком. Либо там были НРЗБ наши прибалтийские немцы, которые соответственно эстонцев и латышей обучали немецкому языку.

М.СОКОЛОВ: Вернемся к этой демократической контрреволюции, которая действительно состоялась, благодаря Чехословацкому корпусу, благодаря беглым членам Учредительного собрания. Но она и не состоялась. Почему они проиграли?

П.БАЗАНОВ: Из кого состоит руководство комитета Учредительного собрания? Это все тот же социалистический блок Учредительного собрания, то есть союз меньшевиков и эсеров. В глазах настоящих контрреволюционеров (кого мы называем белыми) эти синие (как их тогда называли по примеру Великой французской революции) или розоватые, как их еще по-другому называли, раз социалисты (неустоявшееся название) - это все какие-то самозванцы, неизвестно кто, борцы с царским режимом. Может, они тоже немецкие агенты, но более скрывшиеся, чем остальные. Можно ли доверять тому же самому Чернову, который срывал все мероприятия летом 17 года по наведению порядка? Нельзя. Поэтому народная армия Учредительного собрания есть, но служат в ней одни только монархисты, либо правые республиканцы. А начальство, получается, гражданское у них - это социалисты, причем даже не правые, а левого толка. Не большевики, не анархисты, но довольно близкие. Именно поэтому у народной армии ничего не получилось. Потому что, с одной стороны, она не смогла опереться на повстанческое крестьянское движение, которое очень плохо относилось к большевикам, в том числе из-за политики продразверстки. Кроме того, очень было интересно и хорошо грабить помещичьи усадьбы.

М.СОКОЛОВ: Но с другой стороны было еще рабочее движение. Ижевские, воткинские рабочие, которые восстали.

П.БАЗАНОВ: А вот отдавать кому-то свое собственное крестьянское добро - это очень интересно. С ижевско-воткинским восстанием тоже очень интересный вопрос. Это действительно пятно в истории большевизма как рабочего движения, ибо большевики говорили: «Самые сознательные, самые квалифицированные рабочие всегда на стороне нас». Но вот мы видим самых квалифицированных, самых сознательных рабочих, которые работают на военно-промышленный комплекс и очень хорошо живут. Условия ижевских и воткинских рабочих с квалификацией великолепны. 60 тысяч рублей зарплата до Первой мировой войны, в то время как земский учитель, врач получали 12-15 рублей. Это огромные деньги по тем временам. С другой стороны, чтобы представить расценки того времени: снять на месяц шестикомнатную квартиру в центре Петербурга с красивым видом - 150 рублей. То есть, естественно, рабочий такую квартиру снимать не может, только очень богатый человек. Но для жизни в провинции это какие-то совершенно сумасшедшие деньги. Плюс у них у всех отдельные домики и хорошие садовые участки. В 18 году перестают работать заводы по производству оружия, потому что его и так много, а их садовые участки обкладывают продразверсткой. То есть рабочие не только не получают никаких денег, но еще и должны отдавать советской власти продукты питания, которые сами в свободное от работы время выращивают. Это вызывает совершенно естественное негодование.

П.БАЗАНОВ: Кроме того, когда у нас часто говорят про большевистское движение, забывают, что Ленин - это один из самых умеренных элементов среди тех большевиков. Ленин, как известно, это теоретик социализма и социалистической революции. Для меня в подростковом возрасте было загадкой: а где же Ленин пишет про коммунизм, кроме самого слова «коммунизм»? Где же эти термины, в которых говорится, как люди будут жить при коммунизме, кроме мифических воспоминаний о том, что Ленин читал Чернышевского «Сны Веры Павловны» и прочее. Нету у Ленина этого. А у кого же есть из лидеров большевиков? Был такой писатель Богданов-Малиновский. Он же теоретик. Они даже с Ильичем дружили в начальный период своей деятельности. И где-то до 10 года Богданов-Малиновский был вторым лидером большевистской фракции, именно он отвечал за эту теорию. Когда Ленин в период Первой мировой войны жил в поселке Куоккала (ныне Репино), на даче «Ваза», они каждый день встречались, играли в шахматы и обсуждали, как люди будут жить в дальнейшем и как им сделать социалистическую революцию, которая перейдет в коммунизм. Так вот НРЗБ Малиновского как раз этих тектологических взглядов, что же будет при коммунизме, осталось довольно много. И большевики некоторые из них пытались воплотить в жизнь.

М.СОКОЛОВ: Но рабочим это не понравилось, они восстали, в результате у Комуча появилась реальная опора. И, тем не менее, он проиграл войну на Волге и отошел.

П.БАЗАНОВ: Два фактора. Во-первых, большевики великолепно смогли использовать свою партийную организацию для создания армии. Во-вторых, что бы там ни говорили про лидеров большевиков как дилетантов, они в этих условиях свой дилетантизм проявили совершенно великолепно. Кто бы мог подумать из людей XVIII-XIX века, что можно возродить римские обычаи: если 10 человек бегут, то один расстреливается из этого десятка; если бегут 100 человек, то десяток расстреливается публично перед строем. В голову не могла придти такая идея как заградотряды. Это действительно гениально. Вот как сделать так, чтобы в гражданской войне люди не бежали? Поставить сзади пулеметы, чтобы они были скорострельные, и заставить воевать. А система заложников? Гениальный по чудовищности план. Мы берем у какого-нибудь офицера Генштаба в заложники мать, жену, детей и говорим: «Перебежишь к белым, будешь плохо служить - расстреляем не только тебя, но и всю семью».

М.СОКОЛОВ: То есть мягкотелые социалисты не могли бороться с этими силами, но, в конце концов, этот единый фронт, как вы говорите, твердых контрреволюционеров и социалистов рухнул же изнутри в результате омского переворота.

П.БАЗАНОВ: Во-первых, омский переворот - это довольно-таки условное название, появившееся в социалистической эмигрантской печати. На самом деле никакого переворота не было - было просто техническое смещение должностей в очередном очень перманентном правительстве. И когда Колчак, кстати, стал главой первого правительства, верховным правителем России, в этом правительстве было очень много правых социалистов. Приведу такой пример: первым градоначальником Омска он назначил правого социалиста Дмитрия Густова, который был правым меньшевиком по своим взглядам. Просто сама логика, кто мог воевать в гражданской войне эффективно с большевиками, постоянно вытаскивала либо правых республиканцев, либо умеренных монархистов. Как известно, правые монархисты в гражданской войне ничего особенного сделать так и не смогли. У них в этом поле, кстати, не осталось никакого пространства. Поэтому от Комуча и пошло. Но у Комуча был шанс, действительно.

М.СОКОЛОВ: Ну что ж, мы продолжим наш разговор с гостем из Петербурга - историком, профессором Петром Базановым, специалистом по русской эмиграции. Сегодня программу «Цена победы. Цена революции» в эфире «Эха Москвы», канала RTVi, а еще и Сетевизора в интернете ведет Михаил Соколов. Продолжим после короткого перерыва.

М.СОКОЛОВ: В эфире «Эха Москвы» и канала RTVi «Цена победы. Цена революции», ведет передачу Михаил Соколов. Петр Базанов в нашей студии - доктор исторических наук, профессор, наш гость из Петербурга. Продолжаем разговор об исторических альтернативах. Петр, скажите, пожалуйста, вот дальше у нас получается (мы прошли социалистическую демократическую альтернативу) со всех сторона настоящее белое движение. С юга идет Деникин, до него были Корнилов и Алексеев, но все-таки символом является Деникин. С востока – Колчак, на северо-востоке у нас Юденич, и на севере сначала демократическое правительство Чайковского, а потом опять появляется генерал Миллер. Что это за альтернатива? Все эти генералы, которых мы помним по большевистским анекдотическим плакатам.

П.БАЗАНОВ: Во-первых, не надо поступать по законам большевистской историографии. Так называемые «белые» (кого мы очень любим называть белыми) отнюдь не были какой-то единой массой. Именно левый фланг белого движения - это правые социалисты. Это бывшая народно-социалистическая партия, это влиятельная, возглавлявшаяся в свое время Плехановым группа «Единство» социал-демократического движения, это правые эсеры. Ну и маленькие между ними переходные группы, которые возникли именно в гражданскую войну. Тем не менее, среди 14 политических партий и групп, которые поддержали этот так называемый переворот Колчака (открыто выступили за него), из них примерно половина - это правые социалистические силы. Причем колчаковское движение, колчаковское правительство - одно из самых НРЗБ в белом движении. Если мы посмотрим на деникинское движение, там социалистов еще больше. А что касается Юденича и Миллера - там социалистов еще больше. И хотя они все меж собой ругаются, это совершенно нормально для нашей политической системы. Видимо, в том и состоит наш славянский менталитет, что все, кто занимается политикой четко, выясняет еще очень долго все второстепенные проблемы, которые существуют. Что же их всех связывает? Почему мы их называем белыми? И почему же у них какой-то сверхидеи, которая существует… Единственное, что могло бы все эти силы объединить: от монархистов - сторонников самодержавной монархии (конституционной, ограниченной, неограниченной), от правых республиканцев демократического вида, от правых республиканцев военного типа, от социалистов всех типов, которые туда попали, - это была одна идея: великая, единая и неделимая Россия.

М.СОКОЛОВ: Вот это их и погубило.

П.БАЗАНОВ: И хотя впоследствии многие социалисты писали, что они так не говорили (их белое движение); единственное, что их могло собрать - это идея великой, единой и неделимой России. Что же значит этот лозунг? Почему они так себя любили называть в этом отношении - «белая Россия»? Значит, великая Россия - это великая страна. Наша страна не может, что бы там ни говорили, существовать не как империя. Только как империя мы можем существовать в нашем климате, в наших геополитических условиях. Как только Россия хочет стать маленьким национальным или межнациональным государством в виде Швейцарии, все получается настолько плохо, что потом все вспоминают предыдущий имперский период с полнейшей радостью. Во-вторых, никогда не надо забывать, что наша страна - всегда страна межнациональная, поэтому идея имперства - это единственное, что может связать совершенно различных людей, социальные группы, которые живут на нашей территории. Какая будет форма у этой империи - монархия, демократическая республика или даже анархия, как говорят анархисты, все равно она будет принимать формы империи, либо с императором, либо без. Это совершенно неизбежно. Второе: что значит «единая»? Это значит, что от нее никто не отсоединяется. Что значит «неделимая»? Это значит, что внутри этого нет никаких федеративных структур, ибо любые федеративные структуры - это порождение огромного количества бюрократии, от которой хуже всех становится, как раз, народу.

М.СОКОЛОВ: Вот пункт 3 и 4 и не дали возможности тому самому белому движению, которое существует мистически, найти себе союзников в борьбе с большевиками.

П.БАЗАНОВ: Давайте с вами посмотрим на это более подробно. Еще один фактор: всегда существует какой-то элемент случайности. В чем элемент случайности? Гибель Корнилова. Вот Корнилов - это из белых (может, за исключением только Врангеля) единственный политик. Не военный, а политик.

М.СОКОЛОВ: И очень неудачливый политик.

П.БАЗАНОВ: Как полководец - да. Корнилов мог постоять под красным знаменем, вручить первому солдату, стрелявшему в своего офицера, корниловский крест. Для него это все было нормально. Колчак просто морально был не способен. Как? Отдать свою шпагу? Снять погоны? Да не может такого быть! И унижаться до такого уровня герою Первой мировой войны Николаю Николаевичу Юденичу - человеку, который взял Эрзерум, Трапезунд, спас Кавказ. Единственный суворовский полководец эпохи Первой мировой войны, разгромивший великолепные турецкие части. Вы мне скажете, что, конечно, турок громить значительно легче, чем немцев. А я на это вам скажу, что те же самые турецкие части только что разбили англичан во время дарданелльской операции. То есть когда они бьют англичан, турки очень хорошие солдаты, а когда мы их бьем, турки очень плохие солдаты.

М.СОКОЛОВ: Ну уволен был Юденич, хорошо. И Корнилов много сделал разных политических ходов, но не выиграл, тем не менее. И погиб при штурме Екатеринодара. И что белое движение на юге? Разве оно прекратилось после этого?

П.БАЗАНОВ: Нет, но пропал тот лидер, который мог сплотить всех белых, потому что ни Колчак, ни Деникин и уже тем более Юденич (я уж молчу про Миллера) не пользовались той популярностью, которой мог пользоваться Корнилов среди различного рода офицерства. Когда же был переломный момент, когда белые реально могли взять власть, касательно их так называемых национальных союзников? Действительно, рассказывают многочисленные анекдоты. Я даже сам, когда в институте учился, слышал от одного из моих великолепных преподавателей, ныне доктора исторических наук, ведущего сотрудника Института истории в Санкт-Петербурге - Бориса Ивановича Колоницкого - такой анекдот, что подали очень умеренный вариант бурятской автономии Колчаку. Колчаку даже это показывать не стали. Но кто-то там, в штабе, написал так размашистым почерком: «Эх, выпороть бы вас всех, а не автономию». На этом основании и делается вывод, что эти автономные образования и национальные союзники представляли какую-то политическую силу. Да не было у них никакой политической силы.

М.СОКОЛОВ: Опять я с вами поспорю. А если Маннергейм просил от Юденича формального признания финляндской независимости и готов был двинуть войска на Петроград. Даже демонстрация на севере позволила бы Юденичу взять Петроград. Увы, этого не случилось.

П.БАЗАНОВ: А ведь Юденич уже у нас Выборг брал. То есть, извините, Маннергейм брал. Когда Выборг был освобожден, красных там русских практически не было. Кого стали убивать славные финские солдаты белой армии? Чью резню они там устроили? Либо нейтральных солдат, которые просто не могли выехать из Финляндии, либо русских семей. Поэтому Юденич патологически боялся, что Маннергейм войдет в Петроград, и эта резня повторится с финской армией.

М.СОКОЛОВ: Ну хорошо. А зачем было воевать с петлюровцами в 19 году за Киев вместо того, чтобы временно заключить с ними перемирие, что и предлагалось?

П.БАЗАНОВ: А никакой войны с петлюровцами не было. Одновременно донские части и петлюровцы в 19 году вошли в Киев, на Крещатике они встретились. Когда шестидесятитысячная петлюровская армия увидела белую, 40 тысяч из них добровольно сразу перешли на сторону Деникина. Перешел, в том числе диктатор, как он тогда назывался, этой петлюровской республики - Евген Коновалец, по-моему, фамилия (могу позабыть), и военный министр этой республики. А Петлюра и еще ряд человек бежали, их поддерживало меньше 5 тысяч человек. С вот этими 5 тысячами человек заключать какой-то союз, который никого не представляет и пользуется только польской поддержкой…

М.СОКОЛОВ: Украинские историки с вами бы поспорили.

П.БАЗАНОВ: Ну я согласен.

П.БАЗАНОВ: Западная Украинская Республика, как известно, развалилась прямо на глазах. И что самое потрясающее - вот этот галицийский корпус, который состоял из 40 тысяч человек, вооруженных немецким оружием, как раз на сторону перешел.

М.СОКОЛОВ: Петр Николаевич, идем на Москву с Деникиным?

П.БАЗАНОВ: Идем на Москву с Деникиным.

М.СОКОЛОВ: И что же его разбили большевики?

П.БАЗАНОВ: Итак, октябрь 1919 года - вот самый реальный момент, когда белые могли победить. Почему? Потому что в октябре 19 года Юденич переходит через Пулковские высоты. Он ближе, чем немцы, к Петрограду. Белые офицеры смотрят в бинокль на Невский проспект и видят шпиль Исаакия Далматского, откуда знаменитейший рассказ Куприна «Купол Исаакия Далматского», без всяких окуляров, просто. Чуть-чуть казалось бы, одновременно взят Орел, а в это время на тульских заводах из-за постоянного недоедания рабочие устраивают забастовку, возглавляемую, кстати, меньшевиками. И в то же время, наконец, Колчак, который отступает уже несколько месяцев, стабилизирует свой фронт и даже начинает некоторое контрнаступление. Вот этот пик, когда действительно белым казалось, что чуть-чуть еще нужно поднажать, и всё, они выиграют гражданскую войну. Почему этого не произошло? У белых все было хорошо, пока их армии были добровольческими, когда там были люди, связанные общей идеей спасения родины. Недаром вот эта многочисленная, которой сейчас униформисты увлекаются, символика - это православный крест и черная чаще всего форма. Почему? Потому что эти люди говорили, что «когда у нас произошла революция, мы уже умерли. Это наше, скажем так, посмертное существование, когда мы с того света пытаемся спасти Россию». Красивая, конечно, легенда, но при этом нужно считать, что действительно у них сила была. Когда начали мобилизовывать офицеров, которые не хотели служить, солдат-рабочих, которые не хотели служить, крестьян, казачество было вынуждено воевать не в тех местах, где они хотели находиться. Очень хорошо было воевать казакам на Дону или на Кубани, вот это я защищаю свою родную хату, свою родную деревню. Придут большевики, точно что-нибудь отнимут или еще что-нибудь плохое сделают.

М.СОКОЛОВ: Слушайте, но большевики тоже мобилизовывали население, которое не хотело воевать, устало после Мировой войны. Тем не менее, пошло и воевало.

П.БАЗАНОВ: У белых не хватило идеи создать из своих цветных офицерских полков заградотряды. Я считаю, что в военном плане это была их тактическая ошибка. Белые были жестоки по рамкам XIX века, а большевики - по рамкам XX века. Подумайте, разве кому-нибудь из белых офицеров могло придти в голову арестовать детей и жен для того, чтобы держать их в качестве заложников, что вдруг кто-нибудь перейдет на сторону противнику? Просто не могло родиться такой идеи.

М.СОКОЛОВ: Ну еврейские погромы устраивали - это приходило в голову. Для запугивания населения.

П.БАЗАНОВ: Еврейские погромы, напомню вам, руководство белого движения полностью осуждало, что бы там ни писал доктор Будницкий. Лидеры сионизма - такие, как Владимир Зеев-Жаботинский, как известно, поддерживали именно деникинскую армию. Когда Деникину впоследствии надо было переехать из Франции в США, лидеры нашего русского еврейства Марк Алданов - известный писатель (настоящая фамилия Ландау), замглавного редактора «Нового русского слова», известный журналист Андрей Седых (Яков Моисеевич Цвибак), Марк Ефимович Вейнбаум и многие другие, полностью заявили перед американскими СМИ, что Деникин в этих погромах не виноват. Даже пытались предпринимать какие-то воздействия в условиях гражданской войны, чтобы все это прекратить, поскольку считали, что все это скомпрометирует белых и перед населением, и перед западными союзниками.

М.СОКОЛОВ: Так что же все-таки погубило Деникина?

П.БАЗАНОВ: Отсутствие дисциплины. При вот этих героях, которые умирали на фронте, совершенно никому не нужный огромнейший тыл, который НРЗБ.

М.СОКОЛОВ: Вот этот развал тыла, да?

П.БАЗАНОВ: Конечно, развал тыла. Кроме того, какие-то частичные… Самое главное, что белые, на мой взгляд, были (раз мы не говорим про альтернативы, а про реальность в бывшем нашей измерении) - это конечно, отсутствие идеологии. Белые все говорили: «Вот мы победим».

М.СОКОЛОВ: Непредрешенчество.

П.БАЗАНОВ: Да, непредрешенчество. «Мы соберем новое Учредительное собрание, лучших, умнейших людей со всей русской земли, и вот тогда мы все решим».

М.СОКОЛОВ: Хорошо. А Врангель? У него же была уже программа. Если бы эта программа появилась на год раньше, это помогло бы?

П.БАЗАНОВ: Да, это вне всякого сомнения помогло бы. Потому что большевики допридумывали за белых идеи. Они их обвиняли в монархизме, в восстановлении крепостного права. И по всем идеологическим моментам и ОСВАГ, и «Осведверх» (это у Колчака) проигрывали. Были, конечно, такие хорошие идейные идеи: вот когда они опубликовали осуждение советской власти патриархом Тихоном. Великолепные были стихи, скажем, «Корниловец» Константина Бальмонта. Великолепно разыграли то, что пытались сделать левые коммунисты в нескольких губерниях - это четвертый манифест коммунистической партии о национализации жен. Потом многие советские наши с вами ровесники смотрели фильмы про гражданскую войну, а что это белые там и бандиты начинают говорить про то, что большевики начинают национализацию женщин? Что это такое? Откуда это взялось? А для того времени было реальностью. Ильич даже написал работу по этому поводу, что идея в принципе правильная, но преждевременная.

М.СОКОЛОВ: То есть пропагандистскую войну белые тоже проигрывали?

П.БАЗАНОВ: Вне всякого сомнения. Они не могли выиграть. Наша революция изначально была социалистической. Ничего другого не было.

М.СОКОЛОВ: Я напомню, Петр Базанов - доктор исторических наук, профессор в программе «Цена победы. Цена революции». Петр Николаевич, еще вопрос. Вот уже после деникинского поражения, я так понимаю, никакие варианты (а их много), там, и взаимодействие Врангеля с поляками, и какие-то действия на Дальнем Востоке уже не могли быть выигрышными. Ну а ничья в духе «Острова Крым», появление какого-то второго российского государства - это было возможно?

П.БАЗАНОВ: Во-первых, что значит «второе российское государство»? Какие-то национальные территории у нас стали бы независимыми?

М.СОКОЛОВ: Русский Тайвань.

П.БАЗАНОВ: Острова нет, чтобы никто не мог на него перейти. Вот нету острова, и всё. Кроме того, почему Тайвань уцелела? Американский флот подошел. Английский флот подошел, чтобы Крым отстоять или французский? Нет. Если там и были корабли, их было очень немного, они никакой там погоды, как известно, не делали. Наоборот большинство союзников либо решали свои собственные интересы, либо думали, каким образом сделать так, чтобы Россия ослабла. Вот англичане что предлагали в период первого наступления Колчака? «А давайте на Мраморных островах соберем конференцию, и каждый останется с тем, чем владеет. Вот будет юг России у нас с вами Деникин, восток с Уралом - это будет страна Колчакия, а в центре будут большевики». Угадайте с одного раза: Ленин согласился?

М.СОКОЛОВ: Согласился.

П.БАЗАНОВ: Конечно, да. Потому что Ленин был твердо уверен, что потом он устроит новую мировую революцию. Колчак с Деникиным могли на это согласиться, а зачем это нам нужно? Это вообще просто никто не поймет. Они могли повторить полностью слова нашего знаменитого князя Святослава Воителя: «Дружина моя меня не поймет». Вот, кстати, все время вы меня уводите от альтернативы.

М.СОКОЛОВ: А я как раз хочу вас спросить, собственно, об альтернативе. Хорошо, представим себе победу белого движения в момент его успехов. Что это была бы за страна после этой победы?

П.БАЗАНОВ: Давайте все-таки все варианты, которые у нас существуют при всех победах, рассмотрим. И посмотрим, каким образом сейчас в общественном мнении это обыгрывается. Одно время у нас стала очень модной фантастика по поводу того, что у нас не произошла либо октябрьская, либо февральская революция 1917 года; либо что белые победили, и в какой цветущей стране, в России сейчас живут люди, там, в XXI-XXIII веке и прочее. И сейчас у нас очень модно: что ни человек, то блогер, что ни блогер, то человек. А иногда даже один человек - это несколько блогеров, пишущих, как хороший софист, несколько противоположных вещей, не будем на этом заостряться. Но действительно наш XXI век - это век дилетантов, где каждый человек может высказать все, что угодно, не читая даже основных уставных положений белого движения, не читая того, в чем я специалист, что белые потом, оказавшись в эмиграции, творили в качестве их философско-культурного наследия; начинает придумывать, как он на месте белых бы поступил или что бы он делал. И большинство у нас идей - сменовеховские. Что белые побеждают, и происходит то, что произошло в Китае с китайскими генералами. Мол, армия Деникина стала бы воевать с армией Колчака: кто из них главнее. Или Юденич подрался бы с ними со всеми, и прочее. Ничего подобного. Дело в том, что вот эта сверхидея великой, единой, неделимой России просто не оставляла никакого политического маневра для различного рода людей, стремившихся к личной власти. Если бы Колчак или Деникин такие меры бы предприняли, офицеры собственного штаба пристрелили бы их в тот же самый день. Никакой здесь альтернативы не существовало.

П.БАЗАНОВ: Теперь что была бы за страна. Давайте все-таки с Комуча. Вот побеждает Комуч, что у нас с Россией происходит? Ну, большевиков, конечно, разгоняют, кого-то из них казнят под горячую руку, кого-то в тюрьмы сажают. Что это за страна? Это демократическая республика. Должен вас, Михаил, разочаровать - не федеративная, с небольшим количеством автономий, довольно сильно урезанных. Обязательно очень сильная парламентарная власть. Боюсь, что не президентская, а вот по такому тогдашнему французскому…

М.СОКОЛОВ: Боюсь, что ненадолго, как это было в странах Восточной Европы.

П.БАЗАНОВ: Ну до 29-ого, до экономического кризиса это бы все существовало. Естественно, власть берут сильные социалистические партии. Тот же самый эсеро-меньшевистский блок. Следующий кто? Очень сильное правое, кадетское, даже не монархическое крыло. И есть какие-то левые социалисты - не большевики, но близкие к ним элементы из меньшевиков. И левые эсеры. Не наши левые эсеры (Спиридонова, Комков и прочие), а левые эсеры - те, кто в эмиграции считался центром эсеровской партии (Виктор Михайлович Чернов). Вот они существуют. И это постоянный междусобойчик. Что реально происходит? Усиление крестьянства, причем крестьянства зажиточного. Они свою эсеровскую любимую партию эксплуатировали до бесконечности: как можно больше льгот крестьянству.

М.СОКОЛОВ: В общем, крестьянская утопия Чаянова, которая им описана…

П.БАЗАНОВ: Нет, это не крестьянская утопия Чаянова. Это с большими элементами социализма. Я бы даже сказал, кооперативного социализма. Тот кооперативный социализм, который реально существовал и до 18 года, он еще больше бы усилился в результате этого.

М.СОКОЛОВ: Времени мало. Поэтому по сути: белая альтернатива.

П.БАЗАНОВ: Белая альтернатива, побеждают белые. Обычно у нас очень любят говорить про те репрессии, которые белые обещали устроить в результате победы. Ну вот я процитирую самого кровавейшего из белых генералов - Корнилова, которого держимордой даже изображают. Он предлагал повесить в Петрограде 5 человек. Я понимаю, что это очень много. Наверное бы, в Москве, Петербурге и по всей России 50 тысяч человек большевиков и их сторонников под горячую руку бы расстреляли. Но если мы сравним это с последующей историей нашей страны, со всеми репрессиями, коллективизациями и прочее - это капля в том океане крови, которая была пролита впоследствии большевиками для усиления власти.

П.БАЗАНОВ: Дальше. Сами военные: и Деникин, и Колчак, и Юденич никакими гражданскими делами заниматься не хотели. Они бы отдали эту власть тем политическим сторонникам, которых они считали за своих. Опять-таки правым социалистам, кадетам и умеренным монархистам. Но при этом от власти ни один человек не отказывается. У нас было бы такое государство, очень напоминающее латиноамериканские военные режимы с очень сильным влиянием военных. Причем опорой для этих военных были бы, конечно, ветеранские организации Первой мировой и гражданской войны. Плюс поддержка среди крестьянства и казачества, которое получило бы в результате победы (ветераны получили) огромные наделы земель и, как ветераны в Риме, налоговые льготы на вот это НРЗБ. Они бы именно крестьян строили, водили бы к урнам, и те бы голосовали за какой-нибудь русский, ну не общевоинский блок, а какой-нибудь общенациональный военный союз, который набирал бы 75% на выборах. Там были бы и социалисты, были бы и монархисты, требовавшие немедленного восстановления императора Кирилла Владимировича. Вот это вот. Следующее - эта страна была бы очень помешана на военно-промышленном комплексе. То есть здесь очень похоже на то, что у нас потом стало происходить с 20"х годов. И, конечно, по сравнению с СССР, она бы экономически была значительно более сильной.

М.СОКОЛОВ: Ну что ж, сегодня гостем нашей программы с историческими альтернативами… Немножко исторической научной фантастики по моей просьбе нам дал профессор и доктор исторических наук Петр Базанов, специалист по эмиграции. Вел сегодня программу «Цена победы» на «Эхе Москвы» и канале RTVi Михаил Соколов. Всего вам доброго. До свидания.